Цветы для Элджернона

– Скажите… – обратился я к профессору. – Я сейчас видел печь для экспериментальных животных. А какие были планы для меня?

Мой вопрос его явно озадачил:

– В каком смысле?

– Я уверен, что вы готовились к любым последствиям. И как же вы поступили бы со мной?

Он молчал, но я решил настоять на своем:

– Я вправе знать обо всем, что касается эксперимента. В том числе и о моем будущем.

– Тут не о чем спорить. – Он помолчал и зажег уже зажженную сигарету. – Ты же понимаешь, с первой минуты у нас были самые высокие надежды на успех… были и остаются… определенно…

– Я не сомневаюсь.

– Понятно, что вовлечение тебя в эксперимент было для нас серьезной ответственностью. Я не знаю, насколько ты все помнишь и в какой мере тебе удалось сложить куски этого пазла, но мы с первых минут постарались четко тебе объяснить: велик шанс того, что успех окажется временным.

– Я это тогда же записал в своих отчетах, хотя в то время я еще не понимал, о чем идет речь. Впрочем, не суть важно, так как сейчас мне все понятно.

– Так вот, мы решили с тобой рискнуть, – продолжал он, – считая, что шанс нанести тебе серьезный вред минимален, а шанс принести тебе пользу велик.

– Вы не должны оправдываться.

– Но, как ты понимаешь, нам надо было получить разрешение от кого-то из твоих близких. Сам ты был тогда некомпетентен, чтобы дать согласие.

– Мне все это известно. Вы говорите о моей сестре Норме. Я читал об этом в газетах. Насколько я помню, она мою экзекуцию одобрила.

Он задрал брови, но сделал вид, что пропустил эти слова мимо ушей.

– Мы ей сказали, что, если эксперимент провалится, мы не сможем тебя вернуть в пекарню и в ту комнату, где ты тогда жил.

– Почему нет?

– Во-первых, ты будешь другим. Хирургическое вмешательство и инъекции гормонов могут дать не сразу очевидный эффект. Послеоперационный опыт оставит свой след. Ну, то есть эмоциональные расстройства могут привести к умственному отставанию… ты уже не будешь прежним человеком…

– Это сильно. Как будто нести один крест недостаточно.

– А во-вторых, заранее неизвестно, вернешься ли ты к прежнему ментальному уровню или еще более примитивному.

Он рисовал мне наихудший вариант – снимал, так сказать, камень с души.

– Я должен знать все как есть, – заметил я. – Пока я еще в состоянии высказаться по этому поводу. И какие же вы строили для меня планы?

Он повел плечами.

– Фонд предпринял шаги, чтобы отослать тебя в уорреновский приют для умственно отсталых.

– Ни хрена себе!

– Частью соглашения с твоей сестрой было то, что все расходы на жилье берет на себя фонд, а еще ты будешь получать ежемесячный доход на личные нужды до конца дней.

– Но почему «Уоррен»? Я всегда сам со всем справлялся, даже когда родители поместили меня в приют после смерти дяди. Кстати, Доннер сразу забрал меня оттуда, чтобы я жил и работал в нормальных условиях. Так почему я должен туда возвращаться?

– Если ты будешь сам со всем справляться, то не должен будешь жить в «Уоррене». Тем, у кого болезнь протекает в легкой форме, разрешают иметь отдельное жилье. Но нам пришлось это прописать – на всякий случай.

А ведь он прав. Мне не на что сетовать. Они обо всем подумали. «Уоррен» – логично, такая морозилка, где можно меня держать до последнего вздоха.

– По крайней мере, не мусоросжигатель.

– Что?

– Это я так. Шутка. – Тут мне пришла в голову одна мысль. – Скажите, я могу посетить «Уоррен»? Нанести, так сказать, визит?

– Ну да, к ним часто приходят посетители. Регулярные туры… своего рода связи с общественностью. А тебе-то зачем?

– Хочу посмотреть. Интересно же узнать, что меня ожидает, пока я еще в состоянии себя контролировать. Постарайтесь организовать – и чем раньше, тем лучше.

Я видел, что моя идея его зацепила. Как будто я заказал себе гроб, в котором хочу посидеть, пока еще не помер. Но я его не виню, он же не понимает, что значит обрести себя… смысл моего существования включает в себя понимание, каково мое будущее и мое прошлое, куда я иду и где был раньше. Хотя мы знаем, что в конце лабиринта нас ждет смерть (когда-то я этого не знал, а сидевший во мне подросток полагал, что смерть – это удел других), сейчас я вижу, что именно путь через лабиринт, который я выбираю, делает меня человеком. Я не просто вещь, я живое существо, один из многих возможных вариантов, и понимание путей, по которым я уже прошел, и тех, какие мне остались, поможет мне осознать, как я развиваюсь.

Вечером и в ближайшие дни я погрузился в психологические тексты: клиника, персонификация, психометрия, приобретение знаний, экспериментальная психология, психология животных, физиологическая психология, бихевиористика, гештальт-терапия, аналитика, динамика, органика и прочее, связанное с древними и современными фракциями, школами и системами мышления. Печально, что очень многие идеи, на которых наши психологи базируют свои теории о человеческом интеллекте, памяти и обучении людей, являются принятием желаемого за действительное.

Фэй хотела заглянуть в лабораторию, но я ее отговорил. Не хватает только, чтобы они столкнулись – Алиса и Фэй. Мне и без этого проблем хватает.