Цветы для Элджернона

Директором школы оказалась низкорослая пухленька «мамочка», которая усадила меня перед аккуратно выписанной схемой, показывающей различные типы пациентов, количество приписанных к каждой категории работников и изучаемые предметы.

– Конечно, к нам уже не поступает столько пациентов с повышенным IQ, как раньше, – объяснила она. – Таких – с IQ шестьдесят и семьдесят – теперь держат в основном в спецклассах городских школ, и есть еще социальные учреждения, берущие их под свое крыло. Большинство из наших способны жить в обычной среде, в приемных семьях и в домах-интернатах, и выполнять простую работу на ферме или ручную работу на заводе, в прачечной…

– Или в пекарне, – добавил я.

Она нахмурилась.

– Да, наверное. Мы разделяем наших детей… я называю их так независимо от их возраста, они все для меня дети… на опрятных и неопрятных. Для администрации гораздо проще, если получается их удержать на определенном уровне. Некоторых неопрятных, с сильно поврежденными мозгами, придется держать в кроватках всю оставшуюся жизнь…

– Если наука не найдет способ им помочь.

– Ох, – она улыбнулась и постаралась осторожно меня просветить, – боюсь, что им уже ничем не поможешь.

– Неизлечимых больных не бывает.

Она вскинула на меня взгляд и несколько неуверенно произнесла:

– Да, да, конечно. Вы правы. Мы не должны оставлять надежду.

Она занервничала. А я улыбнулся при мысли, как я себя поведу, если меня снова сюда привезут в качестве одного из ее детей. Буду я опрятен или нет?

В офисе Уинслоу мы пили кофе и обсуждали его работу.

– Это хорошее место, – сказал он. – У нас нет психиатров… только внешний консультант, приходящий раз в две недели. Это нормально. Все, кто входит в наш психологический штаб, отдают себя целиком делу. Я мог бы нанять психиатра, но за те же деньги я могу взять двух психологов… готовых отдать ради пациентов часть себя.

– Что вы вкладываете в эти слова: «часть себя»?

Он изучающе поглядел на меня, и вдруг сквозь усталость пробилась досада.

– Многие люди готовы вложить свои деньги или приобрести материалы, но лишь немногие пожертвуют своим временем и сердечной привязанностью. Вот что я вкладываю в эти слова. – Голос его стал резким. Он показал на пустую детскую бутылочку на книжной полке. – Видите?

Я сказал, что с любопытством обратил на нее внимание, еще когда мы только вошли.

– Много ли вы знаете людей, готовых взять на колени взрослого парня и покормить его из бутылочки? С риском, что он их описает или обкакает. Я вижу удивление в ваших глазах. Вам трудно это понять, сидя в вашей исследовательской башне из слоновой кости, не так ли? Что вы знаете о жизни пациентов, отрезанных от реальной действительности?

Я не смог скрыть улыбки, и Уинслоу явно неправильно ее понял, так как он встал и резко оборвал разговор. Если я сюда навсегда вернусь и он узнает мою историю, вот тогда, уверен, он все поймет. Такой, как он, должен понять.

Я уезжал из «Уоррена» не зная, что и думать. Я был окружен холодной серостью – ощущение полного смирения. Никаких разговоров о реабилитации, благополучном излечении, о возвращении этих людей в большой мир. Никто не заикнулся о надежде. Ощущение медленного умирания – или даже хуже… что ты никогда не был по-настоящему живым, не осознавая этого. Души, увядшие от рождения и обреченные слепо вглядываться в пространство и время день за днем.

Я вспоминал хозяйку помещения с ее багровым родимым пятном, и заику учителя, и «мамашу» директрису, и моложавого психолога; хорошо бы понять, что их привело сюда и почему они себя посвятили этим дремлющим умам. Подобно парню, державшему на коленях братишку, каждый из них нашел самореализацию в том, чтобы отдавать часть себя малоимущим.

А что они мне еще не показали?

Как знать, быть может, я скоро попаду в «Уоррен» и проведу остаток жизни вместе с другими… в ожидании.

15 Июля

Я все откладываю свой визит к матери. Хочу ее увидеть – и не хочу. Прежде надо понять, что меня ждет. Надо закончить работу и разобраться в результатах.

Элджернон отказывается бегать по лабиринту, общая мотивация пропала. Сегодня я зашел на него посмотреть и застал там Штрауса. Он и Нимур выглядели озабоченными, когда Берт насильно кормил мыша. Очень странно видеть белый пушистый комочек, пристегнутый к рабочему столу, и Берта, вводящего ему в горло пищу с помощью пипетки.

Если так продолжится, то скоро им придется его кормить прибегая к инъекциям. Видя, как Элджернон дергается под пристяжными ремешками, я почувствовал ремни на своих руках и ногах. Я стал задыхаться и вынужден был покинуть лабораторию, чтобы глотнуть свежего воздуха. Мне надо перестать себя идентифицировать с Элджерноном.