Цветы мертвых. Степные легенды

Вышел Олег Иванович из Ировского барака даже без своей потерявшей цвет меховой шапчонки. Ее кто-то просто украл у него. Ни красок, ни кистей. Чем заниматься? На маленьких базарах пробовал набрасывать карикатуры на желающих. Но желающих не находилось. Кто же захочет сам на себя карикатуры заказывать?

Но судьба любит поиграть с человеком. Случайно он нашел себе комнату у вдовы художника. После смерти мужа вдова занялась другими делами, ничего с живописью не имеющими, хотя и могущими называться тоже искусством. Но дело не в этом. Дело в том, что Олег Иванович нашел на чердаке у нее старые засохшие краски, холст и кисти. Олег Иванович обратил краски в мельчайший порошок, растер их снова с маслом и получились краски. Кисти отмывал неделю в керосине, бензине, скипидаре и, наконец, в теплой мыльной воде.

Первая его работа этим материалом был портрет своей хозяйки, очень некрасивой особы. Олег Иванович по свойственной ему только одному скромности не посмел изобразить ее красивой, чем нанес женщине непоправимое оскорбление. Она хотела было уже ему отказать от квартиры, но квартирантки его хозяйки заступились за него.

Олег Иванович был, между прочим, у нее единственный мужчина. Остальные комнаты выходили все на один громадный узкий балкон и напоминали большой крольчатник.

В каждой комнате проживала истрепанная и страшная, как все семь смертных грехов, особа, казавшаяся даже при вечернем освещении маскарадной маской.

Конечно, Олег Иванович понимал, что за заведение помещается с ним на одном, так сказать, подъезде, но, встречаясь ежедневно на балконе, он всегда галантно раскланивался с дамами, и делал приятное лицо. Дамы платили тем же, но не приглашали Олега Ивановича лишь потому, что уже наметанным глазом видели, что это безнадежный человек.

Олег Иванович не обижался, как не обижался и на ночные шумы. И если бы Олег Иванович был посмелее, из него может быть получился бы второй Тулуз-де-Лотрек. Но Олег Иванович предпочитал писать слащавые пейзажи, цветы, фрукты и совсем позабыл про Рубо, а, наоборот, отыскал какого-то торговца кастрюлями, половыми щетками, раковинами для уборных, и таскал ему свои картины. Тот покупал и куда-то сбывал. Олег Иванович немного ожил, даже прикупил и новые краски и кисти. Но душа тосковала по ком-то. По ком, он и сам не знал. Тоска эта выразилась в появлении на стенах его комнаты новых произведений его кисти.

Так появилась «Кавказская ночь», темная, бархатная, куинджиевская, с бурной рекой: Курой, Рионом, Тереком или Кубанью.

Потом появилась «Баба с ведрами» на коромысле. Большая река и село на песчанном берегу. И над всем этим дует раскаленный «суховей». Темно-синее небо с белыми кучевыми облаками, сухой воздух и душная хмара над Доном, Волгой или Днепром. Тут уже много от Рубо.

Потом появился лес. Могли-то быть и новгородские леса, и псковские, и брянские, и калужские. Болотистая речка, песок и глушь – глушь. Что-то от Левитана. Были эскизы и «натура» яблок, груш, дынь, тыкв, полевых цветов…

Но однажды появилась картина значительных размеров, изображавшее безбрежное море с маленьким затерянным в волнах белым парусом. Парус определенно мчался в направлении, где всходило солнце. На восток.

На Айвазовского мало походило, было что-то свое, Олега Ивановича. Это уже тоска по горизонту. Зеленые волны океана и маленький белый парус мчится на восток немного накренясь.

Несбыточная мечта многих и многих…

А однажды появилась бесконечная степь, какая только может быть в России. Даль немного холмистая, лесочек вдали… И речонка степная вьется сюда к пригорку, на котором сжатая рожь в снопах; две бабы, наши русские бабы, отдыхают после работы. Кувшин с водой. Сидят на стерне. На речонке рыбак возится с лодкой. И над всем прозрачное синее небо с нашими тяжелыми облаками.

Это уже не тоска, а если и тоска, то безнадежная. Кто любит Россию, грустит не по России. По ее бескрайним просторам, ржаным хлебам, дырявой лодке и по этим усталым бабам, загорелым дочерна. Грустит о нашем сине-атласном небе и жемчужным его облакам…

«Ах ты степь, ты степь, широко лежишь…»

* * *

Но нужно было писать и для продажи, и Олег Иванович написал большой холст «Розы». Это было зимой в холоде. Так захотелось тепла, уюта. Изобразил он их на балконе богатой виллы, на фоне лазурного моря, освещенного солнцем.

Картину хорошо продал. Заплатил хозяйке все долги, купил на месяц топлива, купил красок. Жил целый месяц почти сытно. И написал еще цветы.

Но почему-то пришла мысль изобразить хризантемы и астры. Был декабрь. Цветы уже не только стали дороги, но и вообще продавались мало. Купил где-то дорого одну астру и одну хризантему. Писал дня два. Сырая комната и недостаток топлива не давали высохнуть холсту вовремя. Пока ждал, деньги почти все вышли и неожиданно, как это бывает в горном климате, ударили холода. А к Рождеству стало уже совсем невыносимо.