Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Дальше письмо как ни в чем ни бывало продолжается обсуждением группы «Роллинг стоунз» и расспросами про тусовку хиппи в Москве, где пацифизм явно не был особенно популярен. Однако антивоенные настроения были на уме как минимум у одного московского хиппи. По иронии судьбы это был получатель процитированного выше письма Юра Бураков по прозвищу Солнце. Благодаря ему тема войны во Вьетнаме вскоре вошла в жизнь московских хиппи. Она повлияла на них, с одной стороны, так же, как на их американских сверстников, а с другой — иначе. Солнце не сочинял никаких клятв и не заставлял своих друзей заполнять анкеты, но он тоже беспокоился о том, как его хипповская компания выглядит в советском окружении. Придуманный им термин «Система» свидетельствует о том, что он одновременно стремился к «систематизации», но при этом хотел вырваться из существующей системы. Его сочинения (которые, судя по всему, он мало кому показывал) говорят о том, что его идеи базировались на советских идеалах, и в то же время он разрывался между желанием быть другим, но при этом не слишком оппозиционным. Непонятно, что это — наивность или, напротив, необычайная проницательность, но Солнце был одним из немногих хиппи, который не видел никаких противоречий между коммунизмом и хипповством, по крайней мере сперва. Или, если быть более точным, он, как очень мало кто из хиппи, прекрасно осознавал все стилистические разногласия, но видел, что у советских ценностей и идей хиппи есть также много общего. Будучи сыном кадрового военного, убежденного коммуниста, ставшего впоследствии историком и автором книги о московских церквях, он унаследовал его искренность и чувство ответственности. Но его отец, не одобрявший занятий сына, не смог разглядеть этой связи с собственными убеждениями, которые де-факто сделали Солнце самым советским из советских хиппи. Эта его советскость очень хорошо задокументирована. Тетрадь, в которую он начиная с 1963 года записывал свои мысли, полна отрывков, показывающих, что было у него на уме. Это была гремучая смесь советской риторики и слегка эксцентричных увлечений юноши-подростка. Например, на него очевидным образом сильно повлияло отношение к чернокожим в США — понятно, что американскому движению за гражданские права уделялось много внимания в советской прессе. Он вклеил в свои тетради вырезки газетных статей про ку-клукс-клан и государственное насилие, творившееся на американском Юге, и прокомментировал их по-русски и по-английски. Он был увлечен историями о Диком Западе со всеми его ружьями и пистолетами, иллюстрируя их художественными коллажами и заголовками вроде «Сердце современного ребенка наполнено ядом капитализма»[531]. Он вклеил фотографию позирующих с винтовками мексиканских ковбоев (или революционеров?), сопроводив ее цитатой из культового советского романа 1930‐х «Как закалялась сталь»: «Биться в одиночку — жизнь не перевернуть». Написанное им стихотворение о Второй мировой войне отражает глубоко укоренившуюся в советском сознании идентификацию как со страданиями, так и с победой, а также содержит пацифистское послание с призывом не допустить повторения ужасов войны, среди которых Солнце особенно выделяет Бабий Яр и Освенцим. И хотя интонации стихотворения соответствуют тяжелым воспоминаниям о Великой Отечественной войне, публиковавшимся в 1960‐х, обращение к теме Холокоста в то время не было еще обычным и принятым в официальном дискурсе (и, конечно, Солнце не употребляет это слово и вообще никак не упоминает евреев)[532].

В общем и целом со страниц этих тетрадей на нас смотрит искренний подросток, который хочет изменить к лучшему весь мир и себя самого, который верит в силу коллектива и остро чувствует несправедливость. Когда во второй половине 1960‐х Юра познакомился с миром хиппи, ему не пришлось так уж менять свои убеждения, чтобы принять новый стиль, появившийся здесь вместе с музыкой, которую он любил, и одеждой, о которой он мечтал. И хотя, конечно, он знал, что официальная культура вряд ли одобрит рок-музыку, он также понимал, что многое из хипповского мировоззрения хорошо сочетается с советскими идеалами, особенно теми, в которых еще оставалось что-то революционное. По словам одного очевидца, в какой-то момент Солнце хотел основать коммуну хиппи где-то в Молдавии и даже пытался обсуждать свой проект с кем-то из комсомола[533]. Как видно из его записей, он надеялся на то, что хипповские идеи смогут ужиться с советскими принципами. Солнце цеплялся за иллюзию, что, как только советское общество поближе познакомится с хиппи, они получат заслуженную поддержку. Он, очевидно, полагал, что, если бы только хиппи могли показать, на что они способны, советская официальная система раскрыла бы им свои объятия как законным детям революции.


Ил. 41. Страница из блокнота Юрия Буракова: «Биться в одиночку — жизнь не перевернуть». Из личного архива В. Буракова


Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное