Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Везде, всегда… хиппи — это дети, убежавшие из дома, с психическими проблемами, которые не могли адаптироваться в обществе, и у всех были проблемы в семьях. Некоторые были, как я или Офелия, из хороших семей ребята, которые как-то не вписались в общество, были люди, которые в 11 лет убежали из дома и бродяжничали, были люди, убежавшие из детского дома. Мы принимали всех. И поэтому такой человек мог просто прийти и его могли устроить жить к кому-то, ночевать, кормить, мы все друг другу помогали[560].

Огородников и пятеро его друзей — участников подпольного Христианского семинара почти в тех же выражениях говорили об этом за сорок лет до данного интервью:

Хиппи — блудные дети, бежавшие из советских семей, считают себя маяками западной поп-цивилизации во мраке окружающей действительности, где «совы» [советские люди — хип. сленг] — как тени своих партийных и административных должностей. Их идеал, немыслимый в советских условиях, — создание колонии, где они могли бы спастись от всех бед (спецприемников, психушек и родителей). Дожидаясь этого времени, они «кайфуют» под чистые звуки рок в наркотическом бреду марихуаны[561].

Идея хипповства как целительства и хиппи как целителей заново возникнет много лет спустя, на закате советского движения хиппи, когда Артур Аристакисян снимет свой фильм на чердаке знаменитого Булгаковского дома на Патриарших прудах. Его «Место на земле» (2001) показывает лабиринт заброшенных комнат, в которых полно молодых хиппи со свежими лицами. Они пускают к себе бездомных, щедро одаривая любовью, близостью и сексом в этой современной версии христианского смирения и постсоветской инкарнации мантры из 1960‐х о том, что любовь спасет мир. Радикальное сочетание юной красоты и шокирующей бедности с бессмысленной жестокостью чиновников и мафиозных личностей подчеркивает хрупкость и ранимость хиппи, которые так легко становятся жертвами[562].

Конечно, свобода не была чем-то новым для советской оппозиции. В послевоенный период свобода была частью националистических лозунгов на окраинах советской империи, а также одним из ключевых слов оттепели. Хрущевские 1950–1960‐е годы принесли свободу многим политическим заключенным, но одновременно отказали в ней художникам-нонконформистам и диссидентам. Особенно громко требовали свободу художественного выражения и дискуссий так называемые шестидесятники. Но все же была существенная разница в том, как это слово использовалось молодыми людьми в конце 1960‐х годов и в конце 1970‐х. Юные битломаны и любители джинсов желали полной свободы, чего не было в предыдущие годы, когда свобода трактовалась ограниченно. Они не призывали к свободе читать свои стихи на публику. Они не требовали от комсомола свободы дискуссий на политические темы. Они не защищали джаз перед эстрадой[563]. Это новое поколение молодых людей страстно желало свободы всему своему существованию, в основе которого лежало полное отрицание социального и морального окружения в целом. Им ничего не нравилось (или, по крайней мере, так они тогда считали) в советской жизни. Все то же адресованное американской молодежи письмо от хиппи, участвовавших в Христианском семинаре, перечисляет недостатки советской жизни: «Жить в неправде стало невыносимо. Невыносимо бесцельное существование в оголтелом мире, тупое хождение на никому не нужную работу, бесцельные опустошающие споры, безликая социалистическая культура, вымученный газетный пафос и ложь, ложь, ложь»[564]. О том же говорит Надежда Казанцева, пересказывая слова Офелии:

Это не просто длинные волосы и какие-то брюки, а это — идеология, идеология протеста против рутины, протеста против тупости, протеста против скуки, протеста против серости, протеста против жестокости, против войн любых…[565]

Это отвращение к целому окружавшему их миру сделало хиппи как менее радикальными, так и более радикальными по сравнению с политическими и культурными диссидентами. Не имея политических целей, они выглядели несерьезными и наивными. Однако радикальность отторжения ими всего, что их окружало, — а значит, и радикальность их самоустранения — бросала неожиданный вызов советской системе. Советские власти привыкли иметь дело с инакомыслием, неповиновением и нарочитым равнодушием. Но в конце 1960‐х и в еще большей степени в 1970‐х они обнаружили среди определенной части молодежи полное нежелание встраиваться в систему. Их обычные формы репрессий — увольнение с работы и общественное порицание — оказались совершенно бесполезными против группы молодых людей, которые хотели как можно меньше контактировать с окружающим обществом и презирали официальную систему до такой степени, что совершенно не беспокоились о том, что их будут осуждать.

Непонимание идей хиппи и беспомощность при столкновении с ними были лишь частью этой истории. Если приглядеться, вызов, который бросали хиппи, был слишком хорошо знаком советским властям. В письме к американской молодежи виден революционный характер их угроз: