Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Хиппи у нас — это стихийный протест против социальной пошлости и насильственного штампования человеческой личности. Отказываясь от фальшивого и пошлого существования, основанного на конформизме, страхе, эгоизме и расчете, они принимают жизнь социально менее значимую, но нравственно более чистую. Они реально исполняют в своей жизни призыв СОЛЖЕНИЦЫНА (хотя могут его и не знать) — «жить не по лжи», составляющий стержень и суть происходящей в России нравственной революции[566].

Нетрудно понять, почему эти речи так встревожили власти, которые вроде бы постоянно твердили о мировой революции, но при этом отлично помнили пламенные воззвания большевистских революционных времен (а также их последствия)[567]. Бескомпромиссное стремление к красоте и совершенству, отсутствие разрыва между внутренним убеждением и поведением в обществе, а также предполагаемое притязание на монополию «правды» соответствовали идеалам революции.

После очередного витка репрессий со стороны властей хиппи получали все больше доказательств того, что только они являются по-настоящему свободными людьми. Ересько, который уже прошел через жернова местного КГБ за несколько лет до создания своей группы в 1970‐м, намекает на это в одном из своих стихотворений:

У меня отобрали счастье,

У него отобрали волю,

Но не взяли желания власти

Не над миром, а над собою.

Такой акцент на личной свободе не случаен: в 1960–1970‐х КГБ использовал разные методы вмешательства в личную жизнь людей с целью уничтожить их волю. Государственные органы в период позднего социализма использовали не аресты и тюрьмы, а так называемую «профилактику» — разговоры с «правонарушителями» и их близкими. Постоянное повторение этих «бесед» на протяжении многих лет и зловещее ощущение вездесущности государства укрепляли в хиппи веру в то, что они живут в мире, который обращен не только против них, но и против свободы как таковой. По словам Гены Зайцева, ежедневный выход на улицу был сродни ощущению «собираться как на войну — каждый день»[568]. После ареста в 1971 году Людмилу из Севастополя на протяжении целых двенадцати лет вызывали в КГБ, из года в год задавая ей одни и те же вопросы: «Вы все еще поете песни „Битлз“? Вы все еще хиппи?» Она рассказала, как этот опыт открыл ей глаза на истинную природу советского режима: «Мы понимали, что мы неправильно живем. Надо жить свободно, а нас все время заставляют»[569]. В Москве Юра Солнце тоже извлек урок из предательства 1 июня 1971 года: «Мы станем умнее. Главное — не отчаиваться!»[570] Опыт демонстрации 1971 года означал, что Солнце и его хиппи перестали рассматривать советское государство в качестве возможного партнера. Теперь оно существовало исключительно как фон, на котором они могли практиковать свою бескомпромиссную личную свободу — невзирая на частые аресты, принудительное помещение в психиатрические больницы, преследования милиции, комсомола и КГБ.

Солнце был не единственным московским хиппи, который после шокирующего провала демонстрации пытался разобраться в том, за что же они выступают. Юрий Попов, известный как Диверсант, также написал в это время первый из своих многочисленных манифестов[571]. Манифест 1972 года прямо заявляет о «свободе от физического плена», что, скорее всего, относится к массовым арестам предыдущего года, хотя в его основе лежит философское, даже скорее эзотерическое понимание свободы. Диверсант утверждает, что хиппи не хотят ничего определенного. Но поскольку они уже существуют («мы уже есть»), они могут себя идентифицировать. Диверсант пишет: «Все чего-то хотят: коммунисты хотят мира. Империалисты хотят войны. Все заботятся о судьбах человечества. А нам нужна только Свобода». Как было принято в то время, Диверсант говорит об аполитичности хиппи — и даже их апатичности. Они не коммунисты и не империалисты. Они просто сами по себе. Здесь есть также тонкое замечание: тогда как другие люди хотят чего-то конкретного, хиппи нужны лишь абстрактные вещи. Они свободны от материальных вещей. В размышлениях Диверсанта о том, что должна в себя включать свобода, видно, что он говорит об отсутствии любого контроля, а не о наборе определенных свобод и прав. Он требует «абсолютной свободы» в значении «максимально ограниченного контакта» с советской системой. Он призывает отпустить всех хиппи и тех, кто любым путем сопротивляется системе, — в противном случае их ответом будет самоубийство (как это уже случилось после демонстрации). Диверсант отстаивает право следовать выбранному жизненному пути, даже если это приводит к разрушению и смерти — эту тему он обсудит более подробно потом, в частности в связи с темой потребления наркотиков. В заключение он настаивает на внутренней свободе. Разрушение свободы для него означает разрушение личности. Манифест заканчивается декларацией, набранной заглавными буквами: «МЫ ВОЛЬНЫ ТОЛЬКО С СОБОЙ И В СЕБЕ, ЭТИМ МЫ И ХОТИМ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ДО КОНЦА»[572].