Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Кайф, как и любая эмоция, не может существовать в пустоте. Его также нельзя определить как sui generis (единственный в своем роде), но можно лишь понять, что его определяло, как его достигали и как его выражали. Хотя те, кто переживал его и давал ему название, считали его чем-то совершенно новым; чувства глубокой радости и общности, конечно, были сродни тем, что переживали сообщества во все времена. Совершенно очевидно, что многие милленаристские секты искали и находили состояние божественного блаженства в коллективных практиках, тогда как христианство в целом также пропагандирует концепцию любви как основополагающий принцип жизни, подчеркивая эмоциональный опыт веры. И на Востоке, и на Западе этот простой факт приводил к частым пересечениям между верующими и хиппи. Поскольку в Советском Союзе религия находилась скорее в оппозиции, а не у власти, православное, а также экуменическое христианство отлично подходило для находящихся в постоянном поиске хиппи. Но самое главное заключалось в том, что кайф, несмотря на свои оппозиционные и бунтарские качества, следовал сигналам, исходящим из физического и эмоционального окружения хиппи, которое, хорошо это или плохо, состояло из советской реальности. Как и любая другая черта советских хиппи, кайф был не только несоветским — или антисоветским — явлением, но также составлял особую ткань позднего социализма и одновременно создавал его, в конечном счете превратившись в общепризнанные термин и чувство в конце 1980‐х годов. При этом важна была не сама новизна ощущений, а именно восприятие кайфа как чего-то другого и нового. Сама по себе практика кайфа действительно нарушала многие господствующие нормы, не в последнюю очередь общепринятое убеждение (существующее не только в Советском Союзе), что чувства нужно контролировать и выражать с умеренностью. Спонтанность, радостное возбуждение и предпочтение иррационального взамен рационального — все это шло вразрез с установленными нормами, которые иногда уходили вглубь веков. Кайф был революцией против господствующего эмоционального режима.

А началось все с «Битлз».

МУЗЫКА

«Битлз» и их музыка были первой встречей советской молодежи с альтернативным миром, таким неизведанным и далеким. Это стало для них эмоциональным потрясением, какого они не испытывали до сих пор. Конечно, «Битлз» были с Запада. Но для советских молодых людей они были чем-то большим, чем свингующий Лондон или битловский родной Ливерпуль. Им казалось, что этот мир каким-то образом содержал истину, которая была недоступна в Советском Союзе. Этот мир давал бóльшую свободу, чем просто возможность путешествовать, так как открывал дорогу к внутреннему миру человека, еще более экзотичному, чем любая западная столица. «Битлз» прежде всего были новым эмоциональным ощущением. Для многих людей услышать их в первый раз было откровением, глубоким духовным перерождением, затрагивавшим их чувства и рассудок и часто приводившим к изменению взглядов на мир. Вова Зайцев, широко известный в ленинградских битломанских и хипповских кругах, описал свое первое ощущение от увиденного и услышанного: «Мне показалось. что вот в их [ «Битлз»] выражении лиц [на обложке альбома] какая-то свобода и раскрепощенность, что выражает сущность, в которую они верят, это было здорово»[627]. Его друг Коля Васин, прослушав битловскую «Girl», пережил духовный катарсис, после чего сбросил обувь и босиком пошел по советскому Ленинграду. Его разочарование в том, что мир «Битлз» так никогда и не материализовался, ни тогда, ни в новой капиталистической России, послужило причиной его самоубийства пятьдесят лет спустя[628].