Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Эти слова принадлежат Косте Лопухову, главному герою романа Аркадия Ровнера «Калалацы». Глава книги под названием «Система» основана на реальных событиях из жизни московских хиппи, окружавших Офелию. Ровнер нарисовал скорее неприглядную картину «претенциозной» хипповской тусовки, и этот его текст не был задуман как комплимент ее достоинствам. Но, по сути, он попал в самую точку: Система была воплощением кайфа и мастерски создавала все условия для того, чтобы его достичь. Кайф был бегством от смерти. Более того, он был ее противоположностью: кайф и был самой жизнью. Смертью была обычная жизнь. Ускользающее чувство кайфа находилось в самом центре хипповского существования — в гораздо большей степени, чем идеология или вера. Хиппи считали важным в себе не столько то, что они думали, сколько то, что они чувствовали. Интересно, что в словаре советского хипповского сленга кайф был одним из немногих слов, взятых не из английского языка. Он произошел от арабского слова «кейф», означающего приятное состояние души, обещанное праведникам в раю. Неизвестно, когда это слово вошло в русский язык. Его использовали писатели XIX века, от Достоевского до Чехова. Возможно, оно пришло с Востока вслед за тюркоязычными татарами и выходцами из Средней Азии и тихо существовало в русском словаре до тех пор, пока контркультурная молодежь не адаптировала его в 1960‐х, навсегда привязав к рок-н-роллу, джинсам и привкусу всего антисоветского. И все же восточный оттенок сохранился, поскольку от слова «кайф» всегда веяло чем-то потусторонним. Оно означало изменение душевного состояния, доступ в новый мир. Кайф был трансцендентным состоянием, но в отсутствие смерти и рая это было состояние дурмана. Поэтому кайф был прежде всего состоянием высшего наслаждения, хотя не все хиппи достигали его с помощью наркотиков: многие забывались в музыке, сексе, духовности или даже просто общении друг с другом.

Согласно русской Википедии, слово «кайф» возродилось во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве[616]. Интересно, что в 1967 году журнал «Вокруг света» — тот самый, который год спустя выпустит номер с самой известной «хипповской» статьей «Хождение в страну Хиппляндию», — опубликовал материал, в котором знакомил читателей со словом «кайф» в его восточном значении:

На Востоке есть такое слово — кайф. Его произносят с придыханием, закатывая глаза, и вкладывают в него куда больше содержания, чем в понятие «отдых». Кайф — это Отдых в Оазисе. Это прохлада и тень. Это покой после бесконечного пути по раскаленным барханам под раскаленным небом. Кайф — это когда исчезает желтое одиночество песков и ты вдруг видишь, что небо голубое и тихое[617].

Невольно — а может, и намеренно — автор описал ряд признаков наркотического состояния: интенсивное восприятие цвета, ощущение движения и слияния с природой. Но также, желая того или нет, он вызывал в воображении аллегорию, находившую отклик у молодых людей, которые устали от советской жизни, где для них не было места, и которым так не хватало экзотики. Казалось, что кайф предлагает побег от монотонности к приключениям в среде, которая была так далека от советской действительности. Кайф предлагал расслабиться — но он также и будоражил. Это было путешествие к заморским берегам, где горячие пески и синее небо. Неудивительно, что в зарождающейся тусовке хиппи это слово вскоре стало любимым. Впервые в задокументированном виде оно появляется в январе 1969 года в письме лидера московских хиппи Юры Буракова своему другу Мартину (Анатолию Камартину) из военного госпиталя в Хабаровске. Видно, что это слово для него новое, он пишет его как «кейф» (а не «кайф», как стали говорить позднее) и использует демонстративно и нарочито, как обычно представляют что-то ранее незнакомое. Юра неважно себя чувствовал, восстанавливаясь после несчастного случая в конце декабря, когда он, попав под кран, получил сотрясение мозга и перелом голени. Он писал, как сложно ему было ходить на костылях даже в туалет. Самым лучшим временем дня для него был момент, когда ему вводили морфий. «Клево! Кейф!» — описывал он свои ощущения, используя два сленговых слова, почти синонима: одно — уже устоявшееся, общеупотребительное («клево»), второе — новое экзотичное, только зарождающееся и традиционно связанное с наркотиками («кейф» или, позднее, «кайф»)[618]. Само письмо украшено хипповскими лозунгами на английском языке — «Make Love Not War» и «Hippies It Is Love», нарисованными цветочками, «пацификами», гитарами и длинноволосыми молодыми людьми, упоминаниями «Битлз» и «Роллинг стоунз», даже на обороте конверта. Очевидно, что юные советские срочники писали все что хотели, не отдавая себе отчета в том, что их письма проходили обязательную цензуру, как и любая почта, следовавшая из военного госпиталя в гарнизон в том же самом городе.