Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Вещи хиппи были символами невербального выражения идеи (единственное число здесь не случайно, так как хипповские вещи никогда не предназначались для выражения какой-то одной или нескольких идей, а показывали скорее хипповскую идентичность в целом). Они демонстрировали, как сообщество хиппи коммуницировало с советским обществом и советской системой — сознательно и подсознательно. Вещи хиппи раскрывают больше, чем кажется на первый взгляд. Так как хипповское сообщество в основном не использовало письменную коммуникацию, вещи, которые они производили, вещи, которые они носили, и вещи, которые они выбирали, стали как бы текстами, через которые они выражали себя, узнавали друг друга и транслировали свои идеи внешнему миру. Между их телами, их идентичностями и их вещами практически не было никакого противоречия. Они стерли границы между вещами и самой жизнью, объединив все в общий Gesamtkunstwerk, который состоял из хиппи и их мира. Хиппи создавали вещи. Но их вещи были настолько могущественны, что отношения также работали и в обратную сторону: вещи создавали хиппи.

Хотя большинство хиппи осознавали символизм своих вещей — и особенно своей одежды, — очень немногие из них подробно и со знанием дела анализировали эти послания, адресованные самим себе[835]. Исключением был Владимир Теплышев, известный как Дзен Баптист, ставший хиппи в начале 1970‐х (и, безусловно, вдохновленный парой джинсов от Светы Марковой, которые он однажды где-то на ком-то увидел). Он собрал и записал свои размышления на тему хипповского пошива одежды, превратив их в 1997 году в прекрасно сделанную книгу[836]. Для него хипповские вещи не отделялись от существования хиппи, а были неотъемлемой частью как их субъективного, так и приписываемого им опыта — посредниками в постоянно идущем разговоре между хиппи и остальным миром. Как и большинство хиппи, он считал подобный разговор протестом, сопротивлением миру в целом и советской системе в частности.

Свое руководство по шитью Дзен Баптист начинает с обсуждения хипповских вещей как предмета первой необходимости для иконоборческого карнавала, характеризующего опыт хиппи (что интересно, он ничего не знал о Бахтине и его трудах)[837]. Хипповская одежда была «окончательным нарушением всех законов вкуса и принятости в обществе — некое безумие, оргия — протест против обоснованных обществом серьезностей… И в том числе узаконенности войн и убийств»[838]. Но простого уничтожения всех норм было недостаточно — процесс уничтожения был важен сам по себе, и старые нормы должны были оставаться видимыми под слоем новых убеждений. В рамках материального ответом Дзен Баптиста была переделка вещей. Он знал о революционных предшественниках своих идей, цитируя поэму Маяковского: «А вы ноктюрн (здесь: буржуазная культура. —  Ю. Ф.) сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» Дзен Баптист советует превратить военную униформу в хипповскую вещь, чтобы показать, как военный стиль становится «сказкой», где только «герои любви, дети цветов и жизни» являются героями[839]. Сам Теплышев избежал обязательной службы в армии, притворившись душевнобольным. В ответ на госпитализацию в психушку, выйдя из нее, он сшил себе рубашку из той, что ему выдали в больнице: перекрасил ее, что-то на ней нарисовал и пришил забавные пуговицы. Но он постарался оставить заметной на ней казенную печать больницы[840]. Эту трансформацию символа репрессий в хипповское украшение, то есть переделку вещи, можно трактовать как символ будущих перемен в обществе. Более практичную оценку того же процесса дал одержимый модой хиппи Юра Доктор, который считал переделку вещей не глубоко символичной метаморфозой, а простой необходимостью, капитализацией того, что предоставляла экономика позднего советского периода: «Были великолепные ателье рубашек, были великолепные материалы в Советской России, великолепные, натуральные — лен, хлопок. Рубашка обходилась рубля в четыре, когда в магазине рубашка стоила рублей шесть. После магазина надо было перешивать самому. Переделывать, как и все остальное. Советские рубашки белого цвета были с планкой, воротник прострочен, иногда попадались даже батники, ну и пуговицы в четыре дырки. Это красилось»[841]. Между этими двумя высказываниями — весь спектр хипповского отношения к вещам. Мода для одних, нарратив для других.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология