Дзен Баптист прослеживает ясную траекторию: от переделки одежды в ранние хипповские дни к независимой хипповской моде как следующему шагу в эволюционном процессе хипповства. Он выделяет как минимум четыре необходимых предмета для «стартового» хипповского набора: рубашка, штаны, куртка и сумка. Дизайн его расклешенных джинсов напоминает фасон, созданный в начале 1970‐х Светой Марковой, с которой они входили в один круг. Дзен Баптист не только дает подробные инструкции относительно разных способов пошива клешей (начиная от колена или же от бедра), но также рассказывает, как можно получать больше удовольствия от ношения таких штанов: шуршать ими по сухой траве или опавшим осенним листьям[842]
. Это действие хорошо согласуется с его двойной верой — в мастерство и во все естественное. Но это также демонстрирует его веру в то, что сила его вещей не ограничивается их созданием. Широкие клеши, шуршащие листвой, давали чувство близости к естественному жизненному циклу, вызывая воспоминания детства и давая ощущение бунтарства — все то, что сообщество хиппи так ценило как чувственный опыт, который их идентифицировал.Одежда хиппи должна выходить за рамки функциональности — об этом говорится в стихотворении Андрея Мадисона, еще одного московского хиппи того же поколения. В 1972 году он посвятил стихотворение своим штанам, описав, как обычные люди хотят лишить его хипповства, заставляя снять широкие брюки:
Из этого видно, что он считал свои штаны неотъемлемой частью себя самого и своего тела, которые, как и его личность, не могут быть от него отделены. Отношения материального символа и личности меняются на противоположные. Поскольку его (т. е. Андрея Мадисона. —
Вижу, стоит путевой рабочий — грязная одежда, чемоданчик с инструментами. Хорошо помню, что на лбу у него был шрам, впадина — след перенесенной травмы. Рабочий стоит, смотрит на меня и вдруг говорит так злобно: «Тебя бы, поповского сынка, повесить за бороду…». Весь вагон затих, некоторые злорадно захихикали. Сначала я разозлился, а потом вспомнил: я — иной, на мне моя одежда… И вот я говорю, по-доброму так: «Вам, наверное, в детстве тяжело пришлось, обижали, наверное, Вас?» Он отвечает: «Да, мне тяжело жилось, да, меня обижали». Тогда я спрашиваю: «А зачем Вы меня сейчас обижаете, я ведь Вам ничего плохого не сделал…». Злоба с него спадает, он уже не темный, говорит: «Прости, брат!»[844]
Этот эпизод перекликается с историей, пересказанной антропологом Татьяной Щепанской, в которой девушка-хиппи из 1980‐х размышляет о том, как хипповская одежда влияла на их характер: «А мы очень любили это дело — ставить заплатки. Кропотливо трудясь каждый над своими штанами, мы даже становились как-то добрее. Теперь я толком не могу объяснить, как это получалось»[845]
.Симбиотическая и круговая взаимосвязь между материальными предметами и идентичностью хиппи проявлялась в каждом предмете их одежды на советском «хипповском рынке». У Дзен Баптиста был еще один любимый предмет одежды — анорак, про который мало кто из обычных людей тогда слышал. Анорак был для него воплощением многих качеств, которые он искал в хипповской одежде. Он был очень практичен, прежде всего для путешествий. У него была своя история, связанная с более древним — а значит, в глазах хиппи, лучшим — миром, поскольку его дизайн был заимствован у коренных народов Арктики, а еще, как считал Дзен Баптист (но ошибся в этом), анорак никогда не войдет в моду, поскольку его надо надевать через голову. Но именно последнее, с точки зрения Баптиста, делало анорак таким подходящим для хиппи: весь процесс натягивания анорака через голову был сродни путешествию по тоннелю из одного мира в другой[846]
. Таким образом, сама природа одежды способствовала практике хипповского перемещения между двумя уровнями существования: навязанным советской реальностью одним и находящимся в тщательно созданной хипповской вселенной другим.