Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Хипповские вещи участвовали в формировании глобальной культуры хиппи. Во всем мире хипповская атрибутика и материальные предметы были удивительным образом похожи друг на друга. А вот отношение хиппи к вещам имело свою местную специфику. Как и их американские кумиры, советские хиппи украшали себя теми же цветами, пацификами, носили те же струящиеся юбки, раскрашенные джинсы-клеш и самодельную бижутерию, демонстрируя те же отличия от мейнстрима, что и их единомышленники по ту сторону железного занавеса. Однако то, как они приобретали эти вещи, как к ним относились и каким смыслом их наделяли, совпадало только частично. Другими словами, выглядели хиппи по всему миру одинаково (ну или, по крайней мере, похоже), а вот истории, стоявшие за этим внешним видом, различались. Материальные и политические условия в Советском Союзе обеспечивали другой фон и другие причинно-следственные связи, нежели благополучная послевоенная жизнь западного мира. Трудно было протестовать против материального изобилия и расточительства в обществе экономии и дефицита. И все же, несмотря на то что советские условия не способствовали потребительству в западном стиле, его привлекательность была, видимо, даже сильнее из‐за отсутствия тех или иных товаров. Один из парадоксов позднего Советского Союза заключался в том, что ни марксизм-ленинизм, ни плохо функционирующее производство не помешали советским гражданам стать потребителями, балансируя между жадностью и хорошим вкусом и одновременно обучаясь тому, как выжить в условиях тотального дефицита. Оказавшись зажатым между этими двумя силами, советский потребитель развил у себя невероятную страсть к материальным вещам[858], дав хипповской молодежи возможность отвергать консюмеризм большинства даже в обществе, в котором для людей существовало совсем немного потребительских возможностей. Поскольку так много ранних хиппи были из элитных семей, их критика родительской жизни основывалась не на материальном изобилии, а на политических привилегиях, которые давали экономические преимущества и которые считались частью договора участия в официальной лжи и нечестности[859]. В силу этого советские хиппи смотрели на свои вещи в терминах оппозиции советским нормам, советским законам и советским ценностям.

Хипповские вещи не были советскими; более того, на первый взгляд вещи хиппи и советские нормы находились в отношениях взаимной вражды. Но именно благодаря своей эмоциональной зависимости друг от друга советская культура и культура хиппи создали определенный симбиоз, который, как это ни парадоксально, обеспечил существование и долговечность движения хиппи. Не в последнюю очередь хипповская материальная культура и советская материальная культура дополняли друг друга в своем стремлении к нематериальности — как в теории, так и в реальных условиях дефицита. Другими словами, у них было больше общего, чем этого бы хотели советские власти — или советские хиппи. Если присмотреться внимательнее, культура хиппи отлично вписывалась в обстановку позднего социализма, его морального дискурса и его материальной реальности. Поэтому вместо истории культурного конфликта между официальным и контркультурным хипповские вещи рассказывают нам историю сложного переплетения принятия, низвержения и манипуляции, являющуюся не чем иным, как симбиозом.

Рассказ начнется с одной вещи, которая была у всех хиппи, но которую нельзя было приобрести. Длинные волосы, собственно говоря, были частью хипповского тела, но чрезмерная их фетишизация безотносительно тел носителей наделила их самостоятельной ценностью и определенной степенью материальности. (Хотя можно утверждать, например, и обратное — что центральная роль джинсов сделала их частью хипповского тела.) Длинные волосы, безусловно, были важной отличительной чертой хиппи. И хотя их невозможно было продать или купить, как джинсы или другие предметы, их можно было, в отличие от других частей тела, удалить, отрастить или что-то с ними сделать. Они были выбором, а не необходимостью — и это было очень символично. Их свободная, постоянно обновляющаяся, нерасторжимая связь с владельцем создавала последнему реальные проблемы, если тот решал отрастить их ниже уровня ушей. «Почему, спросите вы, разговор все время идет о волосах? — пишет в своей краткой автобиографии хиппи первых лет Михаил Соколов. — Да потому, что время было такое. Длинные волосы были визитной карточкой и символом всего нового, знаком, как сейчас модно говорить, продвинутости молодого человека, знаком неповиновения родителям и властям, символом свободы»[860].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология