Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Однажды Прайсу удалось убедить цыган, попрошайничавших у Центрального детского мира на площади Дзержинского, дать ему денег — он считал это своим высшим достижением. «Я „снял“ деньги у цыган из спортивного интереса. Сейчас я уже не могу вспомнить, но все это было на воодушевлении, на актерском мастерстве»[896]. Сложно сказать, почему люди давали деньги хиппи, причины могли быть самыми разными: их трогали слезливые истории про потерянные билеты домой или им просто хотелось избавиться от нежелательного собеседника. Иногда из рассказов Прайса начинает казаться, что часто людей это все просто забавляло. Эти странные хиппи вносили приятное разнообразие в такую однообразную жизнь советского города. В этом смысле система «аск» из попрошайничества превратилась в сделку: несколько монет в обмен на проблеск какой-то несоветскости.

Когда хиппи отправлялись в дорогу, им также не составляло особого труда найти себе пропитание. Поскольку в Советском Союзе все повсюду работало одинаково, сориентироваться в новой обстановке можно было достаточно быстро. Столовые и пустые бутылки были везде, а практика «аска» работала в глухой провинции даже лучше. Хиппи также в немалой степени извлекали выгоду из того, что в Советском Союзе была не только официальная торговля, но и подпольная. Последняя теоретически была доступна каждому, у кого было что продать или кто хотел что-то купить из-под полы[897]. В этой второй экономике хиппи были не только продавцами и покупателями, но и активными участниками, добавлявшими свой собственный специфический слой коммерции во все более усложняющуюся позднесоветскую систему.

То, как хипповская экономика была связана с советской, можно понять, если расширить идею хипповских вещей до подхода «вещной системы» (thing-system), который фокусируется на том, как именно вещи связаны с обществом психологически и материально. Хипповская «вещная система» («вещная система» — термин, который антрополог Сергей Ушакин взял у Бориса Арватова и обозначил как «исторически специфическую совокупность материальных объектов, институциональной инфраструктуры, способов различения и идеологических ценностей») успешно опиралась на «вещную систему» позднего социализма, временами ее эксплуатируя, временами способствуя ее развитию и расширению[898]. Наркотики советских хиппи были хорошей иллюстрацией того, как этот симбиоз (а иногда паразитизм) работал. Поскольку ЛСД в советских условиях было практически невозможно достать, хиппи за железным занавесом переключились на другие, более доступные одурманивающие вещества: каннабис; мак или кукнар (опиаты); и лекарственные препараты. Все три типа наркотиков расцвели в советских условиях, позволив советским хиппи создать их собственный образ жизни.

Каннабис был важным связующим звеном мировой контркультуры 1960‐х. Из-за его расслабляющего эффекта, изменяющего сознание, хиппи использовали каннабис как идеальное средство достижения такого состояния психики, которое отрицало ценность труда, столь ценимого старшим поколением. Вдобавок его восточное происхождение привносило экзотику в жизнь белой буржуазной молодежи. Конопля в изобилии росла по всему Советскому Союзу, особенно в Средней Азии и на Кавказе. Только в конце 1960‐х Минздрав стал пытаться контролировать дикорастущие поля[899]. Но все попытки запретить традиционное использование каннабиса в Средней Азии и на Кавказе едва ли можно было назвать серьезными, и успеха они не принесли. В средней полосе России конопля ценилась только теми, кто занимался траволечением. Та часть общества, откуда хиппи пополняли свои ряды (городские образованные жители европейской части страны), практически ничего не знала об этом наркотике, пока их дети не начинали курить травку. Таким образом, в регионах, где потребление наркотика было обычным делом (и где каннабис выращивался по высшим стандартам), его было достаточно, тогда как в остальной части страны никто ничего о нем не знал и, следовательно, его не осуждал.