Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Реальность хипповской материальной культуры, таким образом, заключалась не столько в том, что хиппи выпали из советской материальной культуры, сколько в том, что они в нее влились, ее эксплуатировали и переделывали и создавали на ее основе свою собственную «вещную систему». Им удалось это сделать потому, что некоторые из самых фундаментальных идей мирового движения хиппи отлично сочетались с советскими реалиями. Идеология хиппи в теории поддерживала коммунистическую идею антиматериализма. Недостатки, которых, если говорить о материальной сфере, у позднего социализма было много, смогли трансформироваться в достоинства или возможности. Взамен советский дефицит вынудил советских хиппи одновременно к аскетизму и творчеству. Когда это произошло, аскетизм и творчество стали также священными хипповскими ценностями, превратив советскую реальность в одну из движущих сил развития советских хиппи. Хиппи не боролись с дефицитом, как большинство советского общества, а воспринимали целомудрие бедности как что-то облагораживающее. В то же время широкую культуру «сделай сам», столь распространенную во всех сферах позднего социализма и являвшуюся основой как индивидуальной, так и коллективной идентичности, легко было превратить в деятельность, подтверждающую контркультурную идентичность. Эти пересечения устремлений и реальности говорили о том, что хиппи, хотя и отличались материально от советского основного общества, по сути не так уж далеко отстояли от рядового советского гражданина, как им бы самим хотелось думать.

Алексей Голубев и Ольга Смоляк показали, что многие граждане позднего СССР, как и хиппи, извлекали пользу из существующего дефицита, наделяя собственное производство ценностью, которая заключалась скорее в процессе, чем в самом продукте[922]. В отличие от возвышенных антибуржуазных идеалов, царивших на Западе, эта гордость за свое ремесло была продуктом несостоятельной экономической системы. Общность создавалась через участие в культуре «сделай сам» и взаимопомощи. Но это также создавало и независимых индивидов. Как и все остальное общество позднего СССР, хиппи научились использовать то, что он мог им предложить, и заставили его на себя работать. Но их обращение с советскими вещами выходило за рамки простых расхищений и спекуляций, которыми занималось так много советских граждан. Хиппи использовали все, что давал им поздний социализм, чтобы создавать свою собственную особую вселенную (иначе говоря, выезжая на существующей материальной культуре), которая по своей сути отвергала многие нормы советской культуры, если не большинство этих норм. Это означает, что хиппи были одновременно и связаны с советским государством, его обществом, экономикой и культурой, и оторваны от них.

Хиппи действительно извлекли из позднего советского мира все самое лучшее. Они не только использовали позднесоветские идиосинкразии по полной, они также дали возможность по-новому взглянуть на поздний социализм, который предстает здесь не как изобилующая запретами среда с ограничивающими перспективами, а как место, полное возможностей — в том числе возможностей создавать другую материальную культуру. Советские хиппи по необходимости использовали советские вещи (за исключением небольшого количества западных). Советская пуговица, найденная на улице, оставалась советской. Но поскольку ее подобрали, поскольку она была потерянной вещью, поскольку она не подходила ко всей остальной одежде и поскольку судьба подбросила ее новому владельцу, эта пуговица превращалась в хипповский атрибут. Поэтому материальная культура хиппи гениальным образом обеспечила как исключительность — через перекодирование и устойчивость, — так и инклюзивность, включающую существующие условия. Этот факт, с одной стороны, демонстрирует удивительный симбиоз между хиппи и советским материализмом. Но, с другой стороны, он также подчеркивает постоянное напряжение хипповского существования и хипповской идентичности. Хиппи полагали, что являются аутсайдерами, находящимися в стороне от советской системы. Однако их вещи говорят об обратном.

Глава 8

БЕЗУМИЕ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология