Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Однажды в 1973 году Роман Осипов сделал себе десять инъекций эфедрина сразу. Он сидел в полубессознательном состоянии прямо посреди тротуара на улице Горького, с закатанными рукавами рубашки и с десятью дырками в руке (как он это старательно подчеркивает в своем рассказе). Всего через несколько минут к нему с сиреной подкатила машина скорой помощи. Врачи забрали Романа и отвезли в печально знаменитую московскую психиатрическую больницу им. Кащенко, которая на протяжении десятилетий была местом заключения многих диссидентов. Там ему вкололи что-то еще и без промедления диагностировали шизофрению. Роман своей цели достиг: с этим диагнозом он раз и навсегда был освобожден от службы в армии. Следующие несколько месяцев он провел в закрытом отделении больницы вместе с другими людьми, которых московские психиатры признали слишком безумными для того, чтобы они могли свободно находиться в советском обществе. Там он встретил некоторых столичных хиппи, среди которых был легендарный хипповский писатель и экстремал Миша Красноштан, известный, как это видно по его кличке, своими ярко-красными штанами, а также стихами и яростным, бескомпромиссным отрицанием советской цивилизации[923]. В отличие от диссидентов, хиппи не боролись против поставленной им шизофрении, которая к концу 1960‐х стала собирательным психиатрическим диагнозом для всех, кого советская система хотела изолировать от общества[924]. В действительности, как и Роман, большинство хиппи использовали этот диагноз в собственных целях. В общем, у них не было серьезных разногласий с врачами. Они предпочитали считаться безумными, а не нормальными.

Ил. 72. Откосившие от службы в Советской армии: хиппи в Витрупе. Фото из коллекции Музея Венде, Лос-Анджелес


Находясь в психбольнице, Роман почти сразу превратился в хиппи. Как уже заметно из драматической истории его бегства от службы в рядах Советской армии, он не особенно заботился о том, чтобы вписаться в общество. Совсем наоборот: самопровозглашенное чудачество хиппи было для него одной из их привлекательных сторон. Хиппи воспевали свое безумие, считая при этом обычных людей и их отчаянную борьбу за жизнь в советской системе истинной «ненормальностью». Они стремились к иррациональности и оберегали свое дуракаваляние, а также активно использовали разного рода стимуляторы, чтобы добиться изменения сознания и уйти от нормальности. Они одевались так, что обычные люди считали их спятившими. Они танцевали без стеснения, они занимались любовью, игнорируя моральные рамки, и пренебрегали тем, что считалось опорой советской жизни: работой и постоянным местом жительства. В глазах обычных советских людей их жизнь не имела никакого смысла. Но в этой бессмысленности и заключалась их свобода. Поставленный советскими психиатрами диагноз «шизофрения» только подтверждал их собственные ощущения и официально избавлял от необходимости следовать советской нормальности. Их больше не отправляли служить в эту ужасную армию. Им больше не надо было делать профессиональную карьеру, а можно было, не утруждая себя, работать дворниками, кочегарами и моделями в художественных училищах. Милиция не хотела связываться со сложными административными процедурами уведомления медицинских учреждений. Широкая общественность, считающая сумасшедших недолюдьми, оставила их в покое. Безумие было удивительно удачным убежищем.

Однако у безумия была и другая сторона. Как и многих других хиппи, Романа неоднократно принудительно помещали в разные советские психбольницы[925]. И не все эти госпитализации сопровождались воодушевляющими знакомствами с другими такими же сумасбродами. Вместо этого их там чаще всего ожидали болезненные процедуры, граничащие с пытками: связывание, физические издевательства, применение больших доз транквилизаторов, вводящих людей в вегетативное состояние. Быть сумасшедшим в Советском Союзе не означало быть просто свободным: официальное признание сумасшедшим лишало человека всех прав — как гражданина, так и человеческой личности в целом; именно поэтому диагноз «шизофрения» был так удобен для советского режима, который применял его к тем, кто не вписывался в существующие нормы. Признание сумасшедшим означало, что человека можно бессрочно запереть в психиатрической больнице, где условия содержания мало чем отличались от тюремных. Это также означало, что человека можно схватить и силой поместить в психушку в любой момент — например, накануне московской Олимпиады или визита президента другой страны, чтобы очистить улицы от любых инакомыслящих[926].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология