Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Более того, советская мораль требовала излечить человека от его безумия. Это было уже заложено в эсхатологической направленности советского проекта, который предназначался для построения безупречного или по крайней мере лучшего общества[927]. А также это было заложено в специфической доктрине советской психиатрии, которая сочетала марксистский тезис приоритета внешних условий с павловским терапевтическим подходом, в основном полагающимся на медикаментозное лечение, а не на психоаналитические методы или механизмы социальной адаптации. Безумие считалось внутренним дисбалансом в организме человека, который можно было устранить с помощью химических препаратов — так же как и социальный дисбаланс в обществе устранялся физической силой, взять хотя бы ликвидацию кулаков как класса или обязательные ежегодные поездки студентов в колхозы на картошку.

Сумасшедший человек находился под опекой государства и в полном его распоряжении. Над ним можно было проводить какие угодно эксперименты, колоть, обследовать и ставить любые диагнозы. Невозможно было избавиться от этого статуса психического больного, поскольку, несмотря на обязательное лечение, система не имела механизма снятия граждан с учета. Понятие, которое от многого освобождало хиппи, также оказывалось средством наказания и ограничением того, что хиппи считали своей главной ценностью: свободы[928].

Таким образом, провозглашенное государством «безумие» и политика вокруг него являлись сложным результатом взаимодействия между опасной и очень агрессивной системой и ее непокорными гражданами. Также эта «политика безумия» еще раз показывает, насколько в Советском Союзе переплетались, казалось бы, несовместимые друг с другом силы, поскольку она не поддается анализу, основанному на дихотомическом противопоставлении государственных репрессий и индивидуального сопротивления. В 1970–1980‐х годах, после того как на Западе были опубликованы свидетельства о принудительной госпитализации нескольких десятков диссидентов, советская психиатрия и ее злоупотребления стали предметом многочисленных дебатов и критики за рубежом[929]. Однако картина подавления сопротивления активистов, борющихся за освобождение из лап карательной психиатрии, составляет только часть истории[930].

Как ясно продемонстрировала история советских хиппи, безумие могло быть как средством сопротивления, так и приговором. Сумасшествие означало не только свободу, но и лишение свободы. Самопровозглашенная ненормальность была как защитой, так и нападением. Это было правдой как на метафизическом уровне, так и в реальной жизни. Отказ от общепринятой рациональности представлял черту, характерную не только для советских хиппи, но и для всех «детей-цветов» и их идеологов по всему миру[931]. Нормальность звучала как оскорбление и нуждалась в переосмыслении теми, кто отвергал конформизм послевоенных лет. Безумие, в свою очередь, обещало освобождение и обновление. Джерри Рубин (Jerry Rubin), выдающийся идеолог движения йиппи, гордо провозгласил: «Логический аргумент не работает. Люди не думают логически. Люди — эмоциональные фрики. Люди сумасшедшие»[932]. Власти США и общественное западное мнение также склонялись к тому, чтобы клеймить душевнобольными нонконформистов и «борцов за правду». Эта тема приобрела широкую известность благодаря знаменитому роману писателя Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки», написанному по следам его собственного опыта в стенах больницы Управления по делам ветеранов в Менло-парке штата Калифорния. В романе Кизи психиатрическая больница служила антиутопическим изображением современных Соединенных Штатов, но совсем не многие американские хиппи в реальной жизни испытали это на себе. В Советском же Союзе борьба с безумием велась постоянно и для большого количества советских хиппи была частью их реальной жизни[933]. В советских условиях метафизическая «революция в умах» свершалась именно на физическом уровне в психиатрических учреждениях страны, которые были для советских хиппи одновременно и убежищем, и местом отбывания наказания. Так что «политика безумия» представляла собой последнюю точку в непрекращающемся разговоре между государством и обществом, в котором речь шла о жизненной реальности советских людей. Пожалуй, это было самым мощным оружием государства. Но также и самым мощным средством сопротивления, которое мог использовать советский гражданин. Сфера безумия была «диалогом», перенесенным на поле боя.