В результате всех этих размышлений появилась эта — экспериментальная — глава. Она включает три разных уровня анализа. Во-первых, в ней рассказывается история советских хиппи с женской точки зрения. Тем самым создается повествование, альтернативное (но не обязательно при этом противоречащее) тому, что я сама же построила в предыдущих главах. Во-вторых, в ней серьезно рассматривается вопрос, почему это повествование так сложно вписать в сегодняшние воспоминания. Этот вопрос имеет прямое отношение к гендерным проблемам в Советском Союзе и в постсоветских государствах-преемниках в целом. Но также он связан с самовосприятием советских и постсоветских женщин и феминизмом советского образца. И в-третьих, в этой главе показывается, как мое женское и феминистское самопознание вовлечено в процесс моего анализа. В ней также говорится о том, как лучше всего поступить с полифонией голосов, которые обычно тонут в главном авторском повествовании. Глава «Герла» появилась не на пустом месте, а была встроена в ряд налагающихся друг на друга исторических и современных контекстов, одним из которых являлось движение MeToo. Мое исследование также совпало с началом российско-украинского конфликта, дебатами вокруг исторических интерпретаций Второй мировой войны, продолжающейся дискуссией по поводу культурной апроприации и вопросом, кто от чьего имени может выступать. Хотя ни одна из этих тем напрямую не рассматривается в последующем материале, все они так или иначе ответственны за те вопросы, которые я там сама себе задавала.
Отсутствие достаточно большого количества женских свидетельств, которые, как я знала, были существенными, поставило вопрос, например, о том, правильно ли давать им посмертное толкование. Больше всего меня удручало, что приходится реконструировать самые важные женские истории советских хиппи на основании преимущественно мужских рассказов. Однако вместе с тем я все больше понимала, что нельзя рассматривать эти разговоры только как неудачу: в определенной степени воссоздание женских историй через мужские голоса давало мне хорошее понимание контекста, в котором действовали мои героини. Безусловно, в хипповском сообществе существовали круги женской дружбы и у девушек были свои темы для разговоров, но общая риторика, окружавшая их, тем не менее оставалась скорее мужской или преобладающе мужской. Это происходило просто потому, что в советском обществе в целом доминировал мужской дискурс, и контркультурное сообщество не было здесь исключением. Советские девушки-хиппи, как к этому ни относись, не смогли создать собственный язык и сформировать собственную отдельную идентичность. По крайней мере, так это выглядит сейчас, учитывая имеющиеся у меня свидетельства. Но кто знает, может быть, найдется еще одна коробка с памятными хипповскими вещами, которая покажет нам совершенно другую картину.
ЖИЛА-БЫЛА ГЕРЛА
У девушек-хиппи было своеобразное положение в советском хипповском сообществе. С одной стороны, им, как и их единомышленницам на Западе, чтобы стать хиппи, приходилось меньше нарушать общепринятые нормы, чем мужчинам. Девушка носит длинные распущенные волосы — что в этом странного? Она украшает себя вышивкой и цветами — это так естественно (чего не скажешь о парнях). И если женщина выступает за мир и любовь, это вовсе не противоречит распространенным гендерным стереотипам, потому как разве не в этом и заключается ее роль заботливой матери и подруги? С другой стороны, настоящая хипповская жизнь в Советском Союзе требовала ухода из официального общества, на что многие женщины не могли или не хотели решиться. Поэтому положение женщин в хипповском сообществе было двойственным: ими восхищались — и их не принимали всерьез; они находились в центре повседневной жизни — но в решающие моменты оказывались в стороне.
В хипповском движении с самого начала было много девушек. Они сыграли большую роль в формировании и развитии этого явления в советских условиях. Но даже в самой хипповской риторике было нечто такое, что отодвигало женщин на второй план, а их положение совсем не соответствовало положению их приятелей-мужчин. У слова