Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

У Стаса Намина непростое отношение к отечественным хиппи. По многочисленным свидетельствам, он присутствовал в ранней хипповской тусовке, собиравшейся на Маяковской[1037]. Однако сам он теперь утверждает, что в Советском Союзе настоящих хиппи не было, а его тогдашние длинноволосые приятели в джинсах и цветастых рубашках были всего лишь играющими в хиппи детьми. Но при этом, говорит он, хипповавшие девушки были очень красивыми и не слишком зажатыми. Ради них он и приходил на Маяковскую[1038]. Вот это утверждение — «самих хиппи не существовало, но были девушки-хиппи» — помимо избирательности памяти, показывает, как существование хипповых девушек смягчало то воздействие, которое хипповская культура оказывала на традиционные советские взгляды на гендер. Стас Намин, выросший в привилегированной семье (когда я во время интервью коснулась этой темы, он вышел из себя), не собирался признавать лидерство и инициативу других мужчин, но признавал существование контркультурных девушек, поскольку они скорее подчеркивали его самоописание как бунтаря, таланта и законодателя моды. Он был не одинок в своем взгляде на герлу как на средство для успешной демонстрации маскулинности среди мужчин-хиппи, чья возрастающая внешняя андрогинность одновременно притягивала и отталкивала юношей, воспитанных в духе поклонения армии и ветеранам войны. Поэтому во многих ранних источниках девушки-хиппи фигурируют в качестве жизненно необходимой легитимизации эксцентричной мужской тусовки. Эти девушки были красивы и обольстительны, как цветы, ставшие международным символом хиппи.

Саша Липницкий красноречиво поставил девушек в один ряд с другими интересами из «хипповского списка», превратив их таким образом из участников сообщества в предмет потребления: «Одним из главных моментов, который нас объединял, была музыка. Не политика, не девушки, не портвейн, не тем более наркотики, а все-таки рок-н-ролл»[1039]. Василий Кафанов тоже говорил о безликой красоте девушек-хиппи. Он вспоминал свободную любовь как частые и щедрые любовные утехи на лестничных клетках и в подъездах. Девушки были не столько частью, сколько инструментом свободы, которую предоставлял хипповский мир. Авторитет Юры Буракова в хипповской тусовке в немалой степени основывался на его легендарном умении соблазнять девушек ad libitum (лат., здесь: каких угодно). По свидетельству Кафанова, Солнце «мог прошептать что-то на ухо любой девушке, и ни одна из них не могла устоять»[1040]. Словарь хипповского сленга также ясно говорит, что герлы находились в зависимости от своих приятелей — они были чем-то вроде наград, трофеев, предназначенных тем, кто добился успеха в нормативных рамках мира хиппи. Словарь цитирует две строчки из песенного хипповского фольклора, в которых используется слово «герла». Первая: «Я фачился с герлами в фирменных флэтах». Вторая содержит еще больше скрытой мизогинии: «За героические дела нам даст каждая герла»[1041]. Подобная риторика была стандартной для послевоенных субкультур на Востоке и Западе.

В воспоминаниях других хиппи больше подробностей, но и там роль девушек сводилась к сексуальным отношениям или просто обозначенному присутствию. Илья Кестнер на мой вопрос о девушках в их компании затруднился с ответом: с одной стороны, они у него были обычным фоном, «украшением», с другой — фанатично преданные идеям.

Что я буду говорить о девушках? Понятно, что у всех были романы, и не два, и не три. Там были девушки, у которых уже были романы с кем-то: Офелия — с Азазелло, Троянский — с Олесей. Я у нее тоже дневал и ночевал не раз. Ну и так далее. Но просто вот Офелия была единственной, у которой были идеи какие-то, понимаете? Более верные соратники — это все-таки женщины. И на них всегда опирается любое движение, в том числе любое революционное движение, потому что у них все доходит до крайностей. И Ленина недаром Каплан подстрелила, а не какой-то там мужик. И у Христа — все разбежались, а женщины остались. Вот ответ на ваш вопрос. Они были всегда. Их любили. Их уважали. Но они просто несли такую общую картину, украшали [собой], творчеством много занимались[1042].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология