Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

В 2008 году, когда я только приступила к изучению советских хиппи, Света Маркова была еще жива, но уже смертельно больна раком. Она умерла, отказавшись от лечения, в 2011 году. Про Сашу я узнала только в 2015‐м, случайно наткнувшись на пост его знакомого в интернете. К этому моменту я знала про Кащея и Царевну-лягушку в основном со слов Сергея Батоврина, который с огромным уважением относился к ним обоим, но все же лидером считал Сашу. Более тесную связь с Пеннаненом поддерживал Шекспир, продолжавший переписываться с ним и после того, как сам уехал в Израиль. Все имеющиеся у меня фотографии Саши и Светы я также получила от них двоих, и у обоих было больше фотографий Саши, чем Светы. В архиве Солнца, который мне повезло обнаружить, тоже хранилось несколько высококачественных снимков Кащея, и только на одном из них — где-то на заднем плане — была видна Царевна-лягушка. (Впрочем, не исключено, что Свете просто чаще доставалась роль фотографа.) Когда я впервые встретилась с Александром Пеннаненом в Сан-Франциско в сентябре 2015-го, я ожидала услышать рассказ о его исключительном лидерстве и о том, как создавалась хипповская Система. Я думала, что увижу этакое второе Солнце. Вместо этого мне открылась история преданной неумирающей любви. Я встретила человека, единственным смыслом жизни которого было оставить о своей бывшей жене Свете ту память, которой она заслуживала (они развелись в 1976 году, для того чтобы Света смогла выйти замуж за своего возлюбленного, коренного американца). Совершенно неграмотный в компьютерном отношении Саша боялся и избегал интернета, и у его воспоминаний не было никаких шансов попасть в социальные медиа. В наши дни его голова полна параноидальных идей — возможно, причина этого отчасти кроется в слежке, которой они с женой подвергались в последние годы своей жизни в Советском Союзе. Но его воспоминания о Свете по-прежнему четкие и ясные, хотя ему все труднее отделить конспирологию от реальных событий.

Безусловно, очень сложно понять, в какой степени то, что он сейчас говорит о Свете, действительно отражает ее тогдашние мысли и идеи, или это уже его собственные интерпретации. Нет никаких сомнений в том, что у Светы были радикальные взгляды на любовь и социальные отношения, она требовала абсолютной свободы и там и там. Не так очевидно, в какой степени этот явный снобизм, который сквозит в рассказах Саши про их светский салон, насаждался и поддерживался Светой; насколько ее действительно интересовал вывод советских войск из Вьетнама, о присутствии которых в то время в действительности было известно лишь немногим советским военачальникам; или в какой мере она разделяла конспирологические теории Саши и его интерес к государственным секретам. (Рассказы Саши полны шокирующих невероятных историй про исчезнувших девушек, которых похищали сильнейшие мира сего; также он абсолютно уверен, что министр культуры СССР Екатерина Фурцева была лично ответственна за их со Светой высылку из страны. Все это выглядит как попытки вернуть контроль над собственной жизнью, которая как щепку швыряла его по всему миру[1060].) Подозреваю, что она сама шире бы сформулировала свою миссию и с большей убежденностью назвала бы свои идеи «идеологией», — хотя бы потому, что ее последовательница Офелия намного увереннее занималась формулированием своих мыслей в общее, подчас немного авторитарное руководство к жизни, стремясь к всеобъемлющему пониманию мира, а не отстаиванию отдельных идей. К сожалению, все, что на сегодняшний день осталось от Светы, — это подписанная ею открытка, адресованная Офелии, а также длинные списки имен, озаглавленные «Хиппи» и «Наркоманы», которые она составляла за несколько недель до своей смерти, по всей видимости пытаясь восстановить в памяти события своих прежних — лучших — дней. Можно с уверенностью сказать, что Света считала «стиль» своим Gesamtkunstwerk, где интеллект и внешние маркеры дополняли друг друга в общем послании.