Отношения Офелии с Азазелло длились десять полных творчества лет. Офелия вдохновила Азазелло на рисование. Они вместе путешествовали в Среднюю Азию и на Западную Украину, несмотря на то что Офелия не очень любила поездки. Азазелло писал много стихов. Немногие оставшиеся от Офелии письменные источники я получила от него: стихи и рисунки среднеазиатских костюмов. Предположительно, у Офелии был огромный архив, включавший даже дневники путешествий других хиппи, которые она собирала. Этот архив полностью сгинул, поскольку ее семья фактически вымерла — не осталось ни братьев, ни сестер, никого. Возможно, есть что-то в том, что она продолжала жить лишь в записках и рисунках Азазелло, который ее так страстно любил, но при этом, похоже, жестоко обижал, распускал кулаки в гневе, когда напивался, и в конце концов бросил ради женщины помоложе, от которой у него родился ребенок. Ребенок, которого Офелия так хотела, но не смогла зачать — возможно, из‐за множества абортов, сделанных ранее. В 1990‐х Азазелло и Офелия прошли через несколько попыток излечиться от наркотической зависимости. Офелия вернулась жить к матери. После Азазелло она сошлась с бывшим мужем своей лучшей подруги Йоко — Джузи. Это он приготовил ту смертельную дозу «винта», которую она приняла у него дома. Три ее спутника, находившиеся в тот момент рядом, запаниковали, решили, что она умерла, и, вместо того чтобы вызвать скорую, отнесли тело к Москве-реке и бросили в воду. Труп нашли только три месяца спустя, он был настолько обезображен, что утопленницу пришлось опознавать по зубам. История трагической гибели Офелии — плохо хранимый в Москве секрет. Азазелло рассказал мне его при первой же встрече. Но и до этого я слышала ходившие тут и там слухи и намеки. Это все было настолько ужасно, что мне потребовалось много времени для того, чтобы связать историю смерти Офелии с ее прозвищем и восстановить невероятную картину женской власти, которая видна в истории ее жизни. Она перевернула почти все стереотипы и модели поведения не только позднесоветской жизни в целом, но и советской андеграундной жизни в частности. Она была гуру. У нее было много сексуальных партнеров. Она отказалась от привилегий, предложенных ей при рождении. Она вырвалась из добровольной клетки советской интеллигенции. Она была легендой сообщества хиппи. Она была везде — и при этом не оставила после себя никаких следов. У меня есть сшитый ею пиджак, но больше ничего из того, что она за столько лет сшила для сотен богемных молодых людей, не сохранилось. Не в последнюю очередь именно эта таинственность, окружавшая Офелию, заставила меня вернуться к теме женщин-хиппи, несмотря на то что все мои собеседники — как мужчины, так и женщины — уверяли, что на самом деле между ними «не было никакой разницы»[1077]
.