Читаем Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию полностью

Я поняла, что было бы слишком просто пренебрежительно махнуть рукой на женщин-хиппи из‐за того, что в своей самооценке они соглашались быть на вторых ролях. Девушки, ставшие хиппи, по определению были бунтарками. Они игнорировали многие советские представления о том, как должна вести себя женщина, или открыто бросали им вызов. Погружаясь в мир советских хиппи, они осознанно отказывались от советской женской роли. Не в последнюю очередь из‐за того, что мужчины-хиппи порывали с советскими нормами маскулинности как физически, так и идеологически, их подруги также в какой-то степени становились соучастницами этого пересмотра гендерных ролей, хотя, если смотреть со стороны, им приходилось меньше нарушать принятый порядок. Для них это скорее означало отказаться от соответствия общепринятым представлениям о том, что такое быть женщиной в советском обществе и как нужно выглядеть. Девушки-хиппи по-другому красились, в отличие от большинства выделяя больше глаза, а не губы. Они не укладывали волосы, а носили их распущенными. Они не так часто мылись и меняли одежду, поскольку им приходилось ночевать на чьих-то диванах и даже на полу. Родители Нади Казанцевой были озадачены и обеспокоены тем, что случилось с их прилежной дочерью. Они опасались, что из‐за своего внешнего вида она никогда не станет учителем — достойная карьера для советской женщины-музыканта. И, возможно, они были правы, потому что Надя через знакомых купила себе настоящие западные джинсы и научилась у Светы одеваться экстравагантно: «Мама, ваша любовь такая крепкая, а есть еще много вещей, которые мне надо узнать, если я буду вас слушать, я больше никогда ничего не узнаю». Летом 1969 года она ушла из дома на шесть месяцев: «И потом место моего обитания было вместе со Светой Барабаш: у нее в квартире, у ее поклонников, у ее любовников. Она была любвеобильная, а я не была. Я была девушкой, я ни с кем не общалась, а просто была сама по себе»[1098]. Вместо того чтобы осудить Офелию, как она это сделала за пару лет до того в отношении «двух девушек легкого поведения», Надя увидела в ее промискуитете стремление к свободе, которое уже не казалось ей чужим, даже если она сама не хотела или не могла жить такой жизнью: «Она была полигамна, она сказала, что хочет быть свободной. <…> Я была не такой. Я познакомилась с Женей и была с ним».

Вскоре Надя открыла собственный путь к свободе. Она упивалась свободой, которую давали путешествия автостопом, ночевки под открытым небом, и совершенно не беспокоилась о материальных благах. Несмотря на то что советские молодые люди много путешествовали — в стройотряды и в колхозы-совхозы на картошку, для советской девушки это было нарушением традиции — путешествовать одной или в компании приятелей. Бросить учебу и работу, оставить дом, отказаться от хорошей советской карьеры и гарантированной стабильной жизни было проявлением невероятного бунтарства, даже более серьезным, чем для сверстников-мужчин. Как сказала про себя Рита Дьякова: «Для советской девушки быть хиппи означало быть самой собой, а не такой, какой тебя хотят видеть»[1099]. Они также учились быть независимыми и самостоятельными. Как заметила Рита: «Слабые девушки уходили оттуда»[1100]. Но уже даже из этой фразы видно, что, по ее мнению, раскрепощение женщин-хиппи было делом сугубо индивидуальным. Это не считалось раскрепощением женщин в целом, так же как хипповская жизнь не была решением женского вопроса. Наоборот, хипповство ставило целый ряд новых вопросов и проблем, поскольку прогрессивный взгляд на любовь и секс, который освобождал женщин так же, как и мужчин, не предлагал ответов на вопрос, что делать с последствиями такого прогрессивного подхода: с детьми, семьями, старением, болезнями. Хипповская жизнь была феминистской, поскольку не было различий между мужчинами и женщинами. Но она также не оправдала надежд женщин, именно потому, что не делала никаких различий между мужчинами и женщинами.

ЛЮБОВЬ, СЕКС И ВЛАСТЬ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология