Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Размышляя, есть ли доказательства этого последнего утверждения, я поняла, что не научные работы (в действительности существует прискорбно мало исследований на тему советского послевоенного феминизма), а личный опыт привел меня к нему, поскольку как женщина-ученый я постоянно сталкиваюсь с тем, что научные исследования, проводимые женщинами, характеризуются как более эмоциональные, более озабоченные «женским» вопросом и в конечном итоге не влекущие за собой таких же последствий, как «мужские» академические работы. Хотя, как и большинство женщин-ученых, я категорически против подобного дискурса (который существует не только в России), я понимаю, что это — неизбежная неприятность. Когда Надежда сказала мне о том, что она думала по поводу интеллекта Мадисона, я не удивилась, а испытала знакомую досаду, которую ты чувствуешь, когда сталкиваешься с чем-то, что считаешь неверным, но знаешь, что спорить бесполезно. У меня не возникло даже желания опротестовать этот тезис, так как во время проведения интервью я следую правилу, которое считаю главным: неважно, что говорит респондент; даже если я считаю его высказывания оскорбительными, сексистскими и расистскими, я придерживаюсь политики невмешательства. В итоге у меня есть интервью, в которых женщины высмеивают интеллектуальные способности других женщин и которые я оставила как есть, без обсуждений и объяснений. Наде, которая насмехается над умственными способностями женщин, вторит, например, Рита Дьякова, которая позже нее присоединилась к московской тусовке и была частью следующего поколения хиппи. «Там было больше ребят, — сказала она, описывая свою компанию, в которой все гордились тем, что серьезно увлекаются литературой, идеологией и спиритизмом. — Девушки в семнадцать-двадцать лет не очень интересуются интеллектом, их больше интересует любовь. Ну, естественно, с ребятами девушки приходили, какое-то время были, но в основном было больше ребят»[1096]. Уверенность в том, что благодаря мужчинам девушки из их компании получают более высокий статус, лучше всего отразилась в интервью Татьяны Сергеевой. С ее будущим мужем Михаилом, легендой и лидером хиппи, Татьяну познакомил ее друг. Михаил сделал ей предложение такими словами: «Вот я слышал, что ты тусуешься там. Про тебя что-то говорили. Но сейчас ты никто. Когда ты выйдешь за меня замуж, ты будешь женой Михаила Сергеева. Это будет такой статус»[1097]. Татьяна согласилась — не статуса ради, а потому что влюбилась. Из-за любви она также потом пошла получать второе высшее образование — лингвистическое — в институт иностранных языков, потому что ее мужу было стыдно, что у него жена — инженер-технарь. Как обычно, я не вмешивалась в ход интервью и не задавала никаких оценивающих вопросов, но я услышала в ее голосе некоторую обиду на мужа за такие слова и запросы, несмотря на то что память о нем была для нее абсолютно священна. Оглядываясь назад, я слегка жалею, что не была чуть более настойчивой и не подталкивала своих собеседниц во время разговора к попыткам заново оценить друг друга и свои собственные интеллектуальные позиции. Но в тот момент я думала, что в первую очередь я должна быть историком, а потом уж феминисткой. Хотя размышления о том, что вообще такое феминизм, в данном контексте поставили более сложные вопросы о моих отношениях с информантами.

Ил. 85. Наташа и Сергей Мамедовы перед Новодевичьим монастырем, Москва, середина — конец 1980‐х годов. Фото из архива Н. Мамедовой (Музей Венде, Лос-Анджелес)