До Цзю гун невольно сплюнул и сказал: — Я, право, совсем ошалел с ним. Мы долго разговаривали о всякой всячине, и я невзначай попросил его научить нас их звукам и созвучиям. Выслушав меня, об покачал головой и сказал: «Рифмы и произношение — это наша государственная тайна, которая не разглашается. Наш государь издал строгий приказ о том, что если кто-либо за деньги выдаст этот секрет жителям сопредельных стран, то будь то чиновник или простолюдин, его постигнет строгая кара. Поэтому я не смею говорить об этом». Тогда я стал его уговаривать: «А вы тайком научите меня, кто же узнает об этом?..». На это он мне ответил так: «Недавно один человек из соседнего государства прислал мне большую черепаху и сказал, что в ней спрятан драгоценный камень; если я соглашусь научить его секрету рифм, то он отдаст мне эту драгоценность в вознаграждение за мой труд. Если я даже от этой черепахи тогда отказался и не хотел ему ничего рассказать, так что же вы думаете — я за ваши поклоны выдам вам этот секрет! Разве ваши поклоны стоят больше, чем драгоценный камень? Вы слишком высокого мнения о себе!..»
Тан Ао невольно опечалился: — Не думал я, что так трудно будет узнать секрет рифм; что же делать? Придется мне просить вас, Цзю гун, придумать что-нибудь и не обмануть моих надежд!
Подумав немного, До Цзю гун сказал: — Сейчас уже поздно, идемте назад. Раз вы не понимаете их языка, то вам незачем завтра ходить сюда, подождите денек, а я повсюду буду узнавать…
Они вернулись на джонку. Хотя Линь Чжи-ян продал свои товары, но он решил еще задержаться здесь, так как за двухголовых птиц один чиновник предлагал довольно большую сумму денег, желая приобрести этих птиц в подарок наследному принцу этой страны, и Линь Чжи-ян, рассчитывая получить гораздо больше, набивал цену.
На следующий день Линь Чжи-ян и До Цзю гун вышли на берег и пошли каждый своей дорогой. Тан Ао весь день провел на джонке. К вечеру До Цзю гун вернулся и, мотая головой, сказал: — Почтенный Тан! По-моему, секрет рифм и произношения мы сможем узнать только в загробной жизни или в том случае, если следующее наше рождение произойдет в этой стране. Сегодня, сойдя на берег, я стал ходить по улицам и переулкам, заходил в винные лавки и чайные, изощрялся в красноречии, расспрашивал всех и каждого, надеялся, что кто-нибудь хоть словцом обмолвится, но это оказалось сложнее, чем вознестись на небо! Я думал, что смогу узнать что-нибудь у молодых людей, но, услышав, что я спрашиваю о секрете рифм, они зажимали уши и уходили. С ними говорить еще труднее, чем со стариками.
— Если они так боятся, то не узнали ли вы, Цзю гун, каким же наказанием грозил им их государь? — спросил Тан Ао.
До Цзю гун ответил не сразу, приведя сперва притчу, которую Тан Ао не понял. — Человек, разгласивший тайну соседнему государству, — сказал он, — будь то чиновник или простолюдин, — если он не женат, карается запрещением жениться, а если женат, то его сейчас же заставляют отослать жену в дом ее родителей. Того же, кто вторично провинится, тотчас же кастрируют.
— Если так, — сказал Тан Ао, — почему же вы не обратились к вдовцам?
— Хотя у вдовцов нет жен, и, следовательно, им нечего бояться разлуки с ними, но откуда мне знать, не собираются ли они снова жениться? А кроме того, на них ведь не написано, что они вдовцы, не могу же я, встретив какого-нибудь старика, спрашивать его, женат ли он или нет, — возразил До Цзю гун.
Услышав это, Тан Ао невольно засмеялся.
О том, что случилось дальше, будет известно из следующей главы.
Глава 29
Итак, услыхав слова До Цзю гуна, Тан Ао невольно улыбнулся, но потом с грустью сказал: — Неужели так и нет никакого выхода?
— Я сегодня старался как мог, — ответил До Цзю гун. — Если вы еще не потеряли надежды, то остается только вам самому отправиться на разведку, я ничего другого придумать не могу.
В это время на джонку вернулся весело посмеивавшийся Линь Чжи-ян, неся клетку с птицами.
— Чему ты так радуешься, шурин? — спросил его Тан Ао.