Цветы Вашного

Черепа на столбах. Их было одиннадцать, подсчитала Катриона. Двенадцатый столбик стоял голым и выглядел недавним. Большинство черепов были старыми и потрепанными непогодой достаточно, чтобы с них сошла вся плоть и волосы. Непонятно, успокаивающий ли это признак или наоборот. И потрепанными они были в разной степени, значит, и умерли эти люди в разное время? Разглядев их внимательней, она почувствовала, как желудок сжался в комок.

— Они… маленькие. Почти все. Энрике, я думаю, это детские черепа.

— Или тут обитает племя микроцефалов, — предложил он свой вариант. Что, неужели хотел так ее подбодрить?.. Но вообще-то он и сам, похоже, не верил в эту гипотезу. — Полагаю, можно определить возраст по зубам. Интересно, а где тогда тела? — Он поднял масс-сканер и прошелся между ухмыляющихся черепами столбов, периодически смотря себе под ноги. — Ага. Похоже, здесь внизу они и захоронены.

— Их много?

— М-м-м, нет. Похоже, пропорция disjecta membra[1] — с черепами — один к одному.

Значит, не массовое захоронение, хотя явное кладбище. Она не была опытным судебным патологоанатомом, но могла с виду опознать молочные зубы и понимала, что значат эти маленькие челюсти. Дети разного возраста. Пара самых маленьких черепных коробок была отчётливо деформирована. Катриона стиснула зубы. Она отцепила от пояса собственный дозиметр и провела вдоль нескольких черепов, проверяя. Прибор взволнованно заверещал. Концентрация радиации была сильно выше, чем вокруг, хотя не настолько сильная, как в костях животных, обнаруженных в зоне.

Энрике, который уже обошел участок, поводя сканером, а теперь, щурясь, вглядывался в лес, заметил:

— Вон там еще одно строение.

Она проследила за его взглядом. Еще более тщательно спрятанное в растительности, вертикальные доски — уборная?

Оба устремились туда. Меньше, чем та хижина на сваях, но не такая крошечная, как была бы уборная, и не приподнятая над землей, зато сидящая на грубом каменном фундаменте. Окон нет. Двери?..

Энрике повертел сканером.

— А вот тут внутри кто-то есть, — с удовлетворением заметил он. Поджал губы — Может, и коза.

Они обошли строение и обнаружили, что перед ним расчищена широкая площадка. Там же оказалась и дверь, к облегчению Катрионы. Прикрытая и подпертая снаружи кривой палкой с остатками серой коры, висящая на паре деревянных петель. Проверив почву вокруг входа посредством того, что Майлз назвал бы Прототипом № 1 всех наблюдательных приборов — невооружённым глазом, она обнаружила несколько разнообразных перьев, сушеный куриный помет и да, козьи катышки, сметенные и раскиданные какой-то метёлкой из прутьев, а не оставленные, где их отложили. Увы, материнский опыт, так хорошо научивший ее разбираться в какашках, не помог — никакого послания они не составляли. Но лошади не оставляют таких визитных карточек, значит, здесь убежище для животных помельче? А вот, погоди! Вот и кучка навоза у самого угла сарая, по размеру как раз для некрупной лошади и оставленная именно там, где животное могли бы привязать поводьями.

Рука Катрионы легла на подпорку — Энрике кивнул и замер.

— Убери сканер и приготовься ловить коз, если те выскочат.

Права леди Форкосиган на вторжение в чужое жилище и так были спорным вопросом, а если они ещё и упустят чужой домашний скот, будет только хуже. А козы — пронырливые твари, как Катриона ясно помнила по злоключениям своей юности на ферме двоюродной бабушки на Южном Континенте.

Энрике полуприсел, Катриона открыла дверь и шагнула внутрь, ожидая, что сейчас ее глазам придётся привыкать к полумраку сарайчика.

Вместо этого она ощутила себя так, словно вокруг нее вспыхнули огни Зимнепраздника или она стояла среди звезд на обзорной палубе космической станции, или даже на представлении в планетарии, где что-то пошло не так.

И очень не так.

С пола, стен и потолка светили не меньше сотни (да!) огней — и каждый имел по три лепестка, как стилизованный цветок. Они сияли в металлически-фиолетовом обрамлении: самые тусклые — коричневатые, самые яркие — желтые, как масло, не тусклее лучиков дневного света, просачивающихся в щели между досками. Зрелище настолько же потрясающее, как и жуткое. Одни были неподвижны, другие медленно перемещались, словно планеты в своем созвездии. И они были всех размеров — самые маленькие были длиной с ее большой палец, а самые крупные едва бы поместились в её ладонь.

Ее ладонь в перчатке.

С пола раздался хриплый голос:

— О, Инги! Ты мне еще их принес, да?

Катриона резко опустила взгляд.

Приземистая фигура сгорбилась на полу спиной к ним. Человек был одет в старую мужскую рубашку с отрезанными рукавами. Его бледные руки свисали, и три-четыре самых ярко светящихся маленьких жука ползали по ним, цепляясь крошечными коготками. Еще несколько копошились в темных и довольно грязных курчавых волосах. Сидящий покачался туда-сюда и, не вставая, развернулся к двери. Еще пара самых крупных рад-жуков затаились у него — у нее? — на коленях в складках юбки.

Круглое, как луна, лицо с огромным провалом рта поднялось к свету от двери, небольшие узкие глазки прищурились.