Цветы жизни (СИ)

Всю ночь я промаялся без сна в болезненном, больном полудрёме. Высокоградусное болото всосало в себя грань кошмара и яви. Кошмар наяву. Явный кошмар… Всё смешалось в доме моём: скуля и подвывая, точно раненый дворовый пёс, я слышал сквозь полусон, как воют и остальные члены моей бродячей, скорбящей стаи… Волком-вожаком я буду завтра. Помню, было время, я жил на улице совсем один — тяжёлое время. Но что было хорошо в волках-одиночках — они никогда не воют…

Я люблю тебя… Моя сестрёнка…

Комментарий к Глава 3. Мои печали. То, как часто и сильно воет волк, напрямую связано с его иерархией в стае. Как правило, вожаки и лидеры воют очень громко и чаще остальных волков. Таким способом они показывают другим стаям и одиночкам, что территория, на которую они пришли, уже занята другими волками. Обычные члены стаи тоже могут выть по этой причине (если известно, что на территории сейчас много чужаков), но чаще всего они воют, чтобы сообщить о найденной добыче, или если попали в беду. На вой щенков и подростков в стае не обращается внимания, они могут выть без причины и из-за того, что им сейчас грустно (как домашние собаки). Ведь они пока ещё учатся жизни.

Имя Мариса происходит от латинского слова maris, означающего «из моря». Официальная ономастика утверждает происхождение имени от сочетания частей имён Мария и Луиза, и несёт тот же смысл, что и исходные имена. В варианте, связанном с именем Мари, Мариса означает «желанный ребёнок». Имя Мария имеет древнееврейское происхождение, варианты значения – «горькая», «желанная», «безмятежная». Луиза – это женская форма мужского имени Луи (Людовик, Луис), означающего «знаменитое сражение», «славный воитель». По второй версии, в переводе с древнееврейского языка имя Луиза означает «Бог помог». Также вероятно, что древний ирландский бог света Луг, также его называют Лудж, Лью, стал прототипом имени Луиза. Поэтому это имя означает «сияющая», «светлая» (германское, кельтское).

====== Глава 4. Мои радости. ======

Может ли человеку (не хочется в мои семнадцать говорить о себе «ребёнок»), живущему в многодетной семье, быть одиноко? Чёрт его знает, наверное, не должно. А если всё же такие нелепые казусы случаются, то нет ли в них противоестественности? Или же, наоборот, закономерности? Самообмана? Подмены имён чувств от недостатка внимания или ещё какой-нибудь заумной хрени из речи всё непонимающих взрослых, вовсе не имеющей в корне слова «один»? Так оно или нет, а такое падшее дитятко, как я, возможно, и заслужило это скверное, как мой грубый нрав, чувство. Как бы я его ни назвал.

С тех скорбных дней, когда я вынуждено простился с Пейдж, Хаксом и Марисой, всё стало иначе. Хотелось бы безо всяких оговорок заявить, что лично моя жизнь свернула в «лучшую сторону», как могло и, наверняка, казалось со стороны… Только вдумайтесь, на какие жуткие чудеса толкает тройное горе! Сначала, разумеется, обессилевшее сознание стремится утонуть там, где ему обжигающе уютно, на дне бутылки. Но позже, стоило мне вернуться в строй на место названного отца разношёрстного, прожорливого семейства, как совесть, долг и одна запавшая в душу малявка в шапке с тремя помпонами вытащили меня буквально за шкирку из цепких, рыжих лап старины Дэниелса. И вот, по прошествии нескольких месяцев я оглядываюсь назад с тяжёлым удивлением, что отгоревав по-чёрному по Марисе, пить я стал заметно меньше, подобрел ко всем насколько сумел (и это оказалось не так страшно и даже забавно). И всё же язык отчего-то не поворачивается говорить о радостном; оглядеться кругом — и где, спрашивается, эта лучшая сторона? Полтора десятка человек в доме, почти все как один худо-бедно обуты, одеты и накормлены. Казалось бы, вот оно? Целая орава из пятнадцати маленьких, добрых, сытых людей рядом. И мне самому с переменчивой частотой тепло, и я рад, что всё именно так обстоит. Так чего же боле? А «боле» было просто как дважды два — поговорить не с кем.

Общение, как выяснилось опытным путём, тоже человеческая потребность — нужда; даже для такого отброса-грубияна, как я. И тем же путём я уяснил, что для того, чтобы поговорить по душам — а с моей святой троицей я был способен по душам даже поспорить или поссориться — нужен не хороший, добрый и светлый человек, какими кишел наш дом, а всего лишь свой. Даже если он вечно или изредка занудствует, умничает или бравирует по поводу и без; если он в чём-то глуповат и недалёк, часто ошибается и нередко поскальзывается и сворачивает не туда… Для ясности: я люблю и мальков, и старших, по своей воле и со всей отдачей, на какую только способен, забочусь, стараюсь для них и ради них, живу. Но с того памятного кроваво-снежного дня стало действительно не с кем потрепаться, поспорить, поворчать, посмеяться… Над чем-то общим — да, но чтобы сидя один на один или выйти подымить на крыльцо и послушать благие нравоучения — такого человека с момента ухода моей любимой, брата и сестрёнки, как не было, так и не появилось. А тем временем со дня гибели последней прошёл уже целый грёбаный год.