Цветы жизни (СИ)

Год, за который у нашей тесной группки то моими, то общими стараниями были и взлёты, и падения. Жизнь на улице с переменным успехом то шла в гору, то могла куда стремительней, запросто катиться с неё вниз. Последнее время всё шло в гору… гору проблем. И если вдаваться в глубинный анализ, виной всех проблем был не только я, но дерьмовой погоде, в отличии от живого человека, слепленного из той же субстанции, претензий не предъявишь. Иной раз я намеренно напоминал себе в сытные, тёплые деньки, что все эти дети под моей ответственностью. Как если бы я мог об этом хоть на миг забыть или, если бы мне поучительно шептал это ангел (наверняка, такой же оборванец, как и я), сидевший на костлявом плече, притворяясь отростком совести. Мол, радуйся, парень, да не расслабляйся. Ваше счастье — переменная и зависимая от слишком многих вещей единица, которую запросто можно согнуть и переломить. Ваши радости — пятнадцать тонюсеньких тростинок, из которых выходит слишком уж худой веник, чтобы быть достаточно крепким и стойким к излому. И всё же, каким-то жестоким чудом мы держались…

Претворялись ли все мы в холодные и голодные дни, скармливая друг другу заначки и делясь, в итоге множа его, хорошим настроением, высасывая его из пальца, из любой подручной мелочи, по факту создавая из ничего; возводя его как сдутый ураганом хрупкий невысокий домик, с нуля? Улыбки в треснутом сердце носить тяжело (вес золота, как ни крути, не малый), особенно, когда всё плохо. Но наша дружная семья странным образом умудрялась и носить их, и не терять в трудную минуту, и щедро безвозмездно делиться ими друг с другом, нисколько при этом не растрачиваясь. Моими усилиями? Нет; здесь — однозначно. Я могу сколько моей пропащей душе угодно заниматься подбадриваниями, играми в псевдовесёлое выживание, но зерна не проросли бы на высохшей почве. Желудки бывали пусты, души — никогда. Хотя и то, и то побаливало часто зверски. Нет, сердца моих братишек и сестрёнок — что вода. Живой поток, что вопреки всем обстоятельствам не превращается в лёд, что нас окружает, в сердцах ли взрослых, или на улицах, не застывает. Всё, что из детских бездонных душ так усердно пытались высосать, выкачать бездумно и осознанно жадные взрослые в бывших родных или приёмных семьях и приютах, — остатки всего этого я столь же рьяно старался удержать, сохранить и, если случай благоволил, приумножить. Немного веры, немного веселья, азарта, детской беззаботной глупости, которую допускал, скрывая от маленьких глаз соблюдаемые мною границы разумного. Порядок и дисциплина в доме — это хорошо, но иногда без вспышек хаоса бывает не прожить. Не дикость ли? Веселье и развлечение в жизни детей обзывать «хаосом», чем-то, находящимся вне рамок столь необходимого нам порядка? Что ж… Что поделать — иначе у нас никак.

Случались со мной за этот год и позорные (для кого-то, но не для меня) уколы мачехи-гордыни, что нашёптывала исключительно для меня голодными ночами — отдавай и властвуй! — что в другой жизни я бы обязательно стал успешным лидером не только в делах семейных, но и на профессиональном поприще, какое бы дело жизни я ни выбрал. Призадумавшись над этим, над выбором, который мне никто не давал и, будучи объективным, вряд ли когда-либо даст, ответ я нашёл для себя нейтральный. Такой, который не расстроил и не обрадовал меня. Я не видел себя в каком-то конкретном деле. Откуда тогда рассуждения о возможном, более того, успешном лидерстве? Всё просто. Внутри-то двигатель пока работает. И взывает он к обязательному, существенному, значимому действию. Масштабному, если хотите. Волею судьбы я, глядя на всё глобально, сидел на месте, был скован, будучи постепенно уже не в силах ни тащить на себе эти цепи ещё хоть сколько-то дольше, и не в силах сбросить их. Хуже всего — я знал, стал замечать со временем, что мне волей-неволей придётся-таки перебросить их на плечи другого. Кого-то лучше меня, сильнее, умнее… Живее. И сейчас каждый удар моего сердца говорит мне точно бессердечный секундомер, что момент уже не за горами. А горы проблем у нас на носу, помните? Перевести всех через них я переведу, а вот что дальше? Спуск к тихому тепло-весенней долине счастья дозволен мне разве что уже в отрыве от моей уличной родни. Как говорится, вперёд ногами…

Не подумайте, идти по стопам Дохляка Митаки или зануды Хакса я не хочу. Но кто у меня бы ещё спросил и внял тому, чего мне хочется. Или, скорее, считался бы с тем, что мне можется. Ничто в этом странном мире не вечно. Мои силы и нервы уж точно. Справедливости ради, при всех тяготах, с которыми сопряжено управление такой сложной живой ячейкой, невозможно было заботиться обо всём и вся на одном лишь чувстве долга и играх в совестливого засранца. Я хотел этого для себя. После прощания с Хаксом я принял эту роль вынужденно, но после… втянулся, пожалуй. Потому и говорю и думаю о себе уже как о названном отце для них, а не о старшем брате. Для этого звания не нужна одна кровь или приличный разрыв в возрасте. Просто смотрел я на них всех, как на детей — иначе не мог.