— В эти выходные, — облегчённо выдохнул Люк, сидящий за перегородкой передо мной. — Все бумаги, наконец, у меня на руках, так что этим утром я купил билеты. Ты точно уверен, что не хочешь с ней увидеться?
— Точно, — отрезал я. План оставаться немногословным при этой беседе, чтобы добиться лучшего эффекта по её окончании, нарушил усталый и измученный вид дядюшки, так что я вопреки задуманному исторг из себя чуточку больше, чем рассчитывал: — Видел бы ты наше с ней прощание тогда, в первый раз, то даже не заикался бы о подобном.
— А что было тогда? — на мою голову заинтересовался он.
— Её оттаскивали от меня трое взрослых. Силой, так как ни на мои, ни на их уговоры она не поддавалась. Поверь, я счастлив тем, что всё, наконец, сложилось. Большего мне и не надо.
Что, слабо было сказать так, как есть? Большего мне не дано? И трус, и лжец.
Люк умудрёно кивнул, тяжело вздохнув и не став повторно предлагать мне встречу.
— Не забывай присылать мне открытки, — криво улыбнулся я, провоцируя на выдачу нужной мне фразы из его уст.
— Не только открытки, — заверил он и не разочаровав меня, добавил: — Я по-прежнему буду приезжать к тебе.
Я закивал, как болванчик, собираясь с силами, чтобы как следует ударить не ждущего удара Люка.
— Да-а-а… На счёт этого. Не нужно больше приезжать сюда, Люк. И звонить тоже, — я поднял полувиноватый, впрочем, не лишённый льдинки, взгляд к лицу дяди.
— Прости? — как я и ожидал, растерялся.
— Я сказал, не нужно больше навещать меня, — повторил я громче и чётче, с упором на каждое слово; захватив внимание слушающего, я не выпускал его тем, что не отводил взгляд: — Ты напрасно сейчас удивляешься. Вспомни, с чего мы с тобой начинали. Ты помогаешь Рей, как не смог помочь мне. Сейчас это, наконец, сбывается. Мы с тобой там, и хотели быть. Вы с Рей улетаете…
— Это нисколько не объясняет твоих слов, — его усталость спряталась в морщинках на лбу, словно в первые минуты разговора я мог упустить эту слабость.
Я пошёл в атаку, начав второй заход с очередного напоминания.
— Ты дал мне то, что обещал два года назад. Лучшая жизнь для Рей, и я тебе верю. Верю, что ты приблизишь её к ней. На этом наша с тобой история окончена. Быть может, тебе и правда трудно понять нечто столь простое, но я не стану просить тебя об одолжении. Я говорил Рей жить, не оглядываясь — так она и живёт. И я тоже хочу так жить. Не тешь себя тем, что нам удалось достичь чего-то несусветного за это время. Разочарую тебя: это не так. Из глубокого минуса ты сумел в моих глазах подняться до нуля — не выше, — покачал я головой так, словно был разочарован в его способностях, хотя по факту, меня всегда восхищало его ораторское мастерство, как и проникновенные духовные наставления.
— Это всё Сноук, да? — Люк смотрел на меня с полным неверием в глазах и с полной убеждённостью в своей правоте. Пусть так — с ней ты, дядя, и уедешь.
— Нет, Люк. Это всё я. Думаешь, через полтора года я выйду и куда направлюсь? Домой? Или прилечу к тебе повидать Рей? Нет, — уже говоря эти слова я подозревал, что существует очень большая вероятность, что вскоре мне накинут срок и через полтора года, как должен был, я могу не выйти. Всё происходящее — мой выбор, помните?
— Я в это не верю.
— Верь во что угодно. Улетай и позаботься о Рей так, как и хотел. Ты своё получил: я тебя искренне прощаю за то, что всё детство я тебя не знал. Правда прощаю. И так же искренне я верю, что ты не причинишь Рей зла. Теперь я прошу от тебя самую малость — оставь свои надежды на меня и пойми уже, что им никогда не суждено сбыться. Заявишься сюда ещё раз — пеняй на себя, — закончил я, вырывая острым взглядом шмоток сомнений, какими было обмотано старое сердце Люка.
— Как это понимать? — сдаваться, однако, этот старичок не спешил.
— Как угодно, только исполни то, о чём прошу.
— И что ты сделаешь, если я приду вновь или позвоню? Покроешь меня трёхэтажным матом? — он и с болью смеялся, и с горечью возмущался, одновременно. — Пожалуешься Сноуку?
— Ничего, — окатил я его ледяным спокойствием. — В нашу первую встречу ты спросил, ненавижу ли я вас с матерью. Ты помнишь, что я ответил?
— Что ненависть — не худшая из бед.
— Да, — кивнул я, мысленно прибавляя себя очков; я и в восемнадцать лет кое-что понимал в семейных отношениях. — Я по-прежнему придерживаюсь своего мнения. Придёшь — я развернусь и уйду, позвонишь — я брошу трубку. Я не ненавижу тебя — не за что. Но и любви к тебе все наши встречи не зародили во мне. С этим ты тоже хочешь поспорить сейчас? Глядя мне в глаза? Я тебе лгу или быть может я и сейчас говорю словами Сноука, а? — я держал взгляд своего дяди на своём лице максимально долго, до тех пор, пока ему не подурнело и он не опустил свой.