Цветы зла

Этот свист, быстрый, как взмах меча, обманул ли он на самом деле расчет палача? Предвидел ли Государь заранее всю убийственную силу своей выдумки? Позволительно сомневаться в этом. Пожалел ли он о своем милом, неподражаемом Фанчулле? Приятно и справедливо было бы этому верить.

Преступные дворяне в последний раз насладились зрелищем комедии. В ту же ночь они были вычеркнуты из жизни.

С этих пор много мимов, оцененных по заслугам в различных странах, приезжали играть перед Двором, но ни один из них не мог ни воскресить чудесных дарований Фанчулле, ни возвыситься до равных с ним милостей.

XXVIII Фальшивая монета

Когда мы отошли от табачной лавки, мой приятель произвел тщательный разбор своих денег; в левый карман жилета он опустил несколько мелких золотых монет, в правый – несколько мелких серебряных, в левый карман брюк – множество тяжелых су и, наконец, в правый – серебряную двухфранковую монету, которую он предварительно осмотрел с особенным вниманием.

«Странное и мелочное распределение!» – сказал я про себя.

Мы встретили нищего, который протянул нам, дрожа, свою шапку. Я не знаю ничего более волнующего, чем немое красноречие этих молящих глаз, в которых для всякого чуткого и умеющего читать в них человека заключено одновременно столько смирения и столько укоризны. В них есть для него что-то, напоминающее ту глубину сложного чувства, которая отражается в слезящихся глазах собаки, когда ее бьют.

Милостыня моего приятеля оказалась значительнее моей, и я сказал ему: «Вы правы: после удовольствия самому испытать удивление нет большего наслаждения, как вызвать это чувство в другом». «Это была фальшивая монета», – спокойно ответил он мне, как бы оправдываясь в своей щедрости.

Но в моем несчастном мозгу, неизменно занятом исканием вчерашнего дня (какой утомительной способностью одарила меня природа!), мгновенно возникла мысль, что подобное поведение моего приятеля не могло быть ничем оправдано, кроме желания создать событие в жизни этого бедняка или узнать все возможные последствия, пагубные или иные, какие может породить фальшивая монета в руках нищего. Не разменяется ли она на настоящие деньги? Или, пожалуй, доведет его до тюрьмы. Какой-нибудь кабатчик, например, или булочник задержит его, быть может, в качестве производителя или сбытчика фальшивых монет. Возможно также, что в руках какого-нибудь маленького спекулянта она окажется источником богатства на несколько дней. Так продолжала работать моя фантазия, наделяя крыльями ум моего приятеля и делая все возможные выводы из всех возможных гипотез.

Но он вдруг грубо прервал мои мечтания, повторив мои собственные слова: «Да, вы правы: нет лучшего удовольствия, как удивить человека, дав ему больше, чем он ожидал».

Я взглянул ему прямо в глаза и ужаснулся, увидав, что они светились неоспоримым чистосердечием. Мне стало тогда ясно, что он хотел совершить одновременно и доброе дело, и выгодную сделку: приобрести и сорок су, и сердце Бога, попасть в рай без больших издержек, наконец, получить даром право на звание доброго человека. Я, пожалуй, почти простил бы ему желание преступного наслаждения, на которое я только что считал его способным; я нашел бы любопытным, необычайным, что он занимается мороченьем бедняков, но я никогда не прощу ему нелепости его расчета. Всегда непростительно быть злым, но есть некоторая заслуга в сознании за собой этого качества, а самый непоправимый порок – это делать зло по глупости.

XXIX Великодушный игрок

Проходя вчера по толпе по бульвару, я ощутил легкое прикосновение таинственного Существа, с которым я всегда желал знакомства и которое тотчас же узнал, хотя никогда его раньше не видел. Без сомнения, у него было относительно меня подобное же желание, так как, проходя мимо, он знаменательно подмигнул мне, на что я поспешил послушно отозваться. Я пошел за ним, стараясь не упускать его из виду, и скоро мы спустились в какое-то ярко освещенное подземное помещение, сверкавшее такою роскошью, о которой ни одно из надземных жилищ Парижа не могло дать даже отдаленного представления. Мне показалось весьма странным, что, проходя столько раз мимо этого обольстительного притона, я мог не заметить его входа. В нем царила изысканная, хотя и пьянящая атмосфера, заставлявшая почти мгновенно забыть все докучные ужасы жизни; каждый вдыхал здесь мрачное блаженство, подобное тому, какое должны были испытывать лотофаги, когда, высадившись на волшебный остров, озаренный светом незаходящего дня, они почувствовали, как под усыпляющий звон певучих водопадов в их душе пробуждалось желание никогда не видеть более ни свой домашний очаг, ни жен, ни детей и никогда более не подниматься на высокие хребты морских валов.