Цыганка. Кровавая невеста

— Мой брат проснулся зимой и напал на человека, заблудившегося в лесу. Я нашел обглоданные кости, — поведал мужчина со вздохом. — Ботинки хорошие, решил оставить. Тебе они будут большие — напихаешь в них мох.

Иван имел в виду медведя, с которым когда-то жил в берлоге. Он ухватился за свое лицо, воспоминание о следующей встрече с «родственником» приносило боль. Теперь он знал, что медведь, однажды отведавший человеческого мяса, становился людоедом. Чтобы обезопасить себя и не быть попросту съеденным, ему пришлось убить своего брата.

Они снова вернулись к костру, и выпили еще немного бражки. Не сразу, но Иван рассказал про барахло, лежащее в его тайнике. Это были трофеи, напоминающие о свершившейся мести. Когда сожгли его семью, мальчик задался целью отомстить всем, кто был в тот день возле дома, — существам, которые не дрогнули, смотря на то, как огонь уничтожает невинных людей. Повзрослев, Иван начал наведываться в деревню и издали, незаметно наблюдать за своими обидчиками. Человек-медведь не нападал, не поджигал домов, он решил сделать так, чтобы обидчики почувствовали такую же душевную муку, которую испытал он сам, лишившись простого человеческого счастья, своих родных. Иван наносил удары в самое чувствительное место — душу. В семьях гибли дети, а после «казни» на воротах находили медвежий клык. Деревенские устраивали облавы, искали монстра, забирающего жизни по неведомой им причине, но безуспешно: он ускользал от них, а несчастья не прекращались.

— Ты убивал детей? — испуганно прошептала Гожы.

— Они сами умирали! — бросил он недовольно. — Падали в колодцы, тонули в реке, затаптывались лошадьми… Много чего случилось! Их родители страдали! Я видел слезы людей, погубивших мою семью.

— И ты счастлив от этого?

Иван не ответил. Он налил себе бражки и залпом выпил полную кружку. Чужие смерти не могли восполнить утрату. Прошло много лет, а боль никак не утихала. Когда одинокий уродливый человек перебирал свои «сокровища» — предметы, украденные из домов пострадавших, то не чувствовал облегчения.

Бражка кипела в цыганской крови, и Гожы вдруг захотелось петь, она затянула красивую трогательную песню. В ней было все: боль, отчаяние, тоска, а главное — светлая надежда, пророчащая перемены к лучшему, которых так жаждала скитающаяся и одинокая душа! Иван слушал ее заворожено, а после, утерев слезы, сказал, что его приятель-цыган поет, как девчонка.

— А может я и есть девчонка! — рассмеялась Гожы и внимательно смотрела на Ивана, ожидая реакции. Он вдруг нахмурился и помрачнел, а ей пришлось успокоить его, соврав, что это выдумка. Дабы отвлечь от себя подозрения, девушка вскочила, и начала неистово танцевать, так двигались у них в таборе самые яркие представители цыганского рода. Иван хлопал в такт, смеясь, а она все больше и больше входила в раж и не заметила, что тряпка, удерживающая женственные формы ослабла, вдруг стало очевидно, что под взмокшей от усилий рубашкой женская грудь. Человек-медведь словно заледенел, Гожы не сразу поняла причину его столбняка.

Он не задавал вопросов, она никак не комментировала увиденное им. Оба молчали и смотрели на костер. От усталости и выпитого цыганка быстро задремала. Сон ее был беспокойный. Проснулась она от того, что чудовище лежит на ней и, тяжело дыша, тискает округлую грудь, пытаясь при этом стащить с нее мужские штаны.

— Не заставляй меня снова это делать! — уверенно прошептала она, даже не сопротивляясь. Она знала, что отпор вызывает большее желание. То ли от бражки, то ли от отблесков костра ей вдруг померещилось, что вместо уродливого месива над собой она видит лицо Тагара. Очень быстро девушка высвободила украденный кинжал из ножен и всадила в Ивана. Он захрипел и задрыгался в предсмертных конвульсиях, так и не познав счастье соития.

— Что ж ты! Говорил, у тебя медвежья душа… А оказывается самая что ни наесть человечья! — зло произнесла Гожы, разглядывая остекленевшие глаза. Она вдруг поняла: ее больше не пугала смерть, наоборот, ей становилось забавно наблюдать: как хрупка человеческая жизнь!

— Я немного посплю, а утром решу, что с тобой делать! — женский голос звучал холодно и отстраненно.

У нового приятеля она многому научилась: бесшумно передвигаться по лесу, охотиться, определять стороны света, слышать и чувствовать опасность. На рассвете его тело она утащила в берлогу и подожгла вместе с его сокровищами. Глядя на огонь, Гожы с интересом размышляла: с кем все-таки воссоединился умерший Иван — со своей человеческой или медвежьей семьей?

— Прощай! Спасибо за ботинки! — мрачно произнесла она, глядя на огонь, и, развернувшись, поспешно пошла прочь, не оглядываясь.

Глава 12 Супружеские кандалы