Туда, где кончается Лес

Горячее пламя топит внутри меня

Холод, иней и лед,

Таю я, будто льдинка в горячих руках,

И совсем от меня скоро ничего не останется,

Но ты должна жить!

И не в клетке, ключи от которой имеются

Только у Темного Милорда!

Уходи, пока есть у тебя время,

Чтобы в спокойствии за твою жизнь я мог умереть.

Симара: Милый Нан, не смыкай глаз до моего поцелуя:

Даже если сегодня ты должен погибнуть

В самом расцвете лет своих,

То меня защити от клятвы, которую я чернокнижнику дать обязана,

Подари мне первый поцелуй,

Чтобы в миг, когда и моя жизнь сегодня должна будет завершиться,

Когда женой и мужем объявят меня и Темного Милорда,

Не было у него возможности уста мои осквернить.

И пусть касание губ моих, как поцелуй влюбленной принцессы,

Снимать заклятья способный,

Станет тебе прощением всех прегрешений,

И примут душу твою высокие Небеса над нами,

И обретешь ты покой.

Нан, прошу, не гони меня,

Позволь мне поцеловать тебя в этот горький для нас двоих час,

Чтобы знали мы оба,

Что предприняли все возможное, дабы друг друга спасти, пусть и тщетно.

Не хочу я сбегать и по белому свету бродить, зная,

Что не встречу там больше тебя.

И позволил тогда Нан Симаре приблизиться к креслу.

Побоялась она про зелье ему рассказать,

Чтобы зря не давать надежду ему,

Полумертвому и полуживому.

Обхватила руками Малейн его похолодевшее лицо,

Локотками задела его исторгавший огонь от сочившейся крови торс,

А затем, в темные глаза его, блеск потерявшие, поглядев,

Губ его своими коснулась.

Между тем заклинание, оставившее весь город окаменеть,

Не подействовавшее лишь на Нана, иного рода чарами,

Неснимаемыми и несмываемыми,

Пораженного,

Начинало рассеиваться,

И пробуждаться ото сна стали горожане и придворные,

Бродячие артисты и разбойники,

Сам Темный Милорд.

Зная, куда невеста его направится, сбежав с торжества,

Прибыл к убежищу он воровок

И взбежал по лестнице,

Разбивая подошвами осколки на более мелкие.

В сомкнутых в кулаки ладонях его

Между пальцами, покрывшимися красными и белыми пятнами от силы,

С которой сжаты они были,

Различить можно было черные перья и цвета ночи глубокой когти.

Вырвал их Милорд из тела ворона

За секунды считанные до того,

Как отважился осужденный служить чернокнижнику вечно

В небо подняться и испариться,

Клятву нарушить,

Которую дал его род под страхом смерти, по принуждению.

Потерял ворон правую когтистую лапу,

Но не нужны ему были ноги,

Поскольку крылья свои он расправить сумел.

Не осталось больше узников у Темного Милорда

Ни с кольцом, какое лапы почтовых птиц утяжеляет,

Ни с кольцом обручальным.

Когда в поцелуе соприкоснулись губы Нана и Симары,

Неровная рассыпчатая оболочка из пепла и угля,

Сердце де Рейва оковавшая,

Расщепилась и грудь его в виде вороха десятков искр покинула.

Там, где искры рассыпавшиеся коснулись стен и пола,

Вырастали угольные шипы.

Оградили они рядами штыков

Принцессу и паяца от воровок и мага.

Возникавшие в случайных областях черные иглы задели руку темного Милорда,

И тогда он выронил кольцо, что Вольф и Алекса волшебным назвали.

Предприняв попытку подобрать и себе возвратить кольцо,

Чародей наступил на шипы,

Праздничный плащ его в двенадцати местах оказался пробит и пригвожден к полу,

Решетчатым сводом клетки над ним сомкнулись сталагмиты угольные.

А кольцо, убежавшее от него,

Напоролось на шип

И, обтянувшее увеличивавшийся, тянувшийся к потолку каменный столб,

Порвалось,

Металлической деформированной лентой упало оно к ногам Темного Милорда.

Скрылась давно Черно-Белая Луна, небо залили солнечные лучи.

И лучи осветили взъерошенные волосы, в которых осталась одна покрытая пеплом прядь,

Прекратившую кровоточить глубокую рану,

Голубые вены и розовые капилляры под кожей,

К коим вернулись тепло, энергия и жизнь.

Нан открыл глаза, и первым, что он перед собой увидел,

Были сверкавшие от слезинок ресницы,

Покрывшиеся блеском засохших потоков влаги, придававшим ей сходство с фарфоровой куклой,

Скулы принцессы Малейн.

Симара: Нан, ты жив!

Посмотри на меня,