Туда, где кончается Лес

На сильных плечах внесли в таверну человека с шершавыми веревками на поясе и скользким инеем на пальцах.

Согревшись у очага с оленьими головами и выпив смеси из горячего вина, мяты и пряностей,

Спасенный рассказал, что искал он в горах, которым едва жизнь не отдал свою.

Поведал он, что на самой вершине,

Где вместо снега — нетающая пыльца звезд,

Стоит белокаменная крепость,

А в крепости той,

Купаясь в водопадах, из которых рождаются горные ручьи, подземные источники и реки,

Наряжаясь в туманы, морозные узоры и мягчайший, пуховый снег,

Дни свои проводит дева,

Что прекраснее последнего клочка неба,

Который видит обреченный перед смертью,

Мудрее всех волхвов и написанных ими книг,

Искреннее в песнях, чем соловьи и ветер над морем.

Но запрещено человеку лицезреть ее, совершенную:

Каждый, чей взор посмеет коснуться стана девы,

Будет ослеплен ее неземной красотой,

Навсегда повергнут в вечную тьму,

Потому что в мире нет ничего, что могло бы сравниться с ее красотой.

Я был слеп от рождения, мне нечего было бояться,

Но и нечего узреть, явившись в крепость.

Мне не было это нужно… За другим я решил подняться на вершину гор.

Пожелал я услышать песнь, подобную благословению богинь,

Игре ветра на ксилофоне сталагмитов.

И я поднялся… Я лучше всех знал эти горы, стены родной земли моей!

Наощупь нашел я колонны крепости, которые не находил раньше оттого, что и не искал их.

По ним я взобрался и влез в окно, за коим слышались журчание водопадов и тихие шаги.

Услышал я, как совершенная дева опустилась на шкуру белого медведя, выйдя из купальни,

Да стала расчесывать гребнем свои волосы.

Тихо запела она, и сердце мое замерло, я стал ловить каждую ноту так жадно,

Как блуждающий в диких южных степях обезумевший странник ловит ситом дождь.

Ноты лились из ее уст, как сладкий мед, испорченный терпким дегтем:

Голос девы был мелодичен, песня — складна и лирична, но чего-то не хватало ей.

Я слушал, пока не пришло мне на ум, что в тоне спрятанной ото всех девушки нет той искренности,

Обещанной искавшим ее путником.

И всю песню, какой бы какой бы красивой она ни была,

Отсутствие чистоты и честности делали мертвой.

Ведь как можно петь, ежели ты не чувствуешь то, о чем поешь?

Как можно петь, ежели ты сам не веришь тому, что пытаешь донести людям или более способным певцам — ветру и воде?

И я не выдержал, как не выдержал бы любой настоящий музыкант или поэт.

Я перемахнул через подоконник и оказался в крепости, испугав и смутив поначалу деву,

Спрятанную в ней от глаз посторонних.