Птицы пели расцветавшим красным розам,
Встававшее Солнце насыщало краски нового дня.
Нан повел Симару новой дорогой,
И по пути в город им встретился
Отбившийся от табуна единорог.
Как и положено,
Дикий зверь,
Воплощение первозданной, совершенной природы и всей жизни,
Покорился непорочной деве.
Симара смеялась и с руки кормила единорога
Сочным четырехлистным клевером.
Нан сплел цветочные венки.
Одним он увенчал головку Симары,
Вторым украсил черную шляпу.
Кострище около привала лесных разбойников
Было еще горячим,
И де Рейв раздобыл для себя и для спутницы
Несколько горячих картофелин
В блестящем и скрипучем пепле.
Запутанные тропы,
Изрезавшие множество живописных мест,
Привели Нана и Симару к упавшей части городской стены.
Все широкие дороги,
Вымощенные разноцветными кирпичами,
Вели к главной площади,
Невозможно было ошибиться.
Атласные ленты украсили столбы и арки,
Шуты в колпаках с бантами и колокольчиками
Впряглись в фургончик Вольфхамбро III и Алексы,
Чтобы повернуть его влево.
Вольф поднимал занавес,
Закрывавший заклеенное пергаментом окно фургона,
А его верная подруга, выглядывавшая из потолочного люка,
Заводила шарманку,
Способную воспроизводить двенадцать разных мелодий,
Собранных со всех концов света.
Нан опустил шляпу на самые глаза,
Закутался в длинный плащ
И сел с Симарой на самой дальней скамье.
Де Рейв не хотел встречаться даже взором со своими знакомыми,
Но он обещал своей спутнице,
Что покажет ей настоящее представление.
Вольф зазвонил в колокольчик,
Шуты поняли этот знак и разбежались,
Звеня бубенцами на костюмах,
А Алекса, кивнув, захлопнула люк.
Зрители притихли,
И в заклеенном широком окошке
Замерцал всеми цветами яркий свет.
На пергаменте,
Как в завесе золотой песчаной бури,
Стали появляться расплывчатые силуэты
Кукол из театра теней.
Эти фигурки были узнаны Наном,
Он знал, что Вольф и Алекса
Уже заняли свои места за окном.
В руках шутов протяжно завыли скрипки,
И Алекса начала рассказ.