В двадцать я мечтал о подруге. В двадцать пять женился. У меня, бывало, спросят: «Красивая жена?» – я отвечу: «Некрасивая – любима, а любимая – красивая!»
Засвидетельствовав симпатии к фольклору, Николай с мажорного тона переходит на минорный:
Визит к женатому холостяку расстроил меня.
Прежде я не ставил под сомнение святое назначение любви. Помните? «Любовь – это факел, который должен светить вам на высших путях».
Должен?
Свети, дружок!
Но сейчас, когда я с тоской смотрю на стол с объедками месячной давности, на всклокоченную постель, на хозяина в пальто, – трон любви заколебался передо мной.
Я ясно видел, что Николаю совсем не светит.
Он смотрел мне в глаза и настырно требовал ответа на программный вопрос, украденный у Шоу:
– «Скажи, почему женщины всегда хотят иметь мужей других женщин?»
Мне ничего не оставалось, как наивно признаться, что я не женат и что проблемы столь высокого свойства не стучались ко мне за разрешением.
Ольга пожаловала из Москвы на отдых в Дрёмов.
Отпуск улыбнулся.
Она снова влюбилась и, кажется, намертво.
Бог весть какой ждать развязки, если б не репродуктор, который бесшабашно хрипел со столба:
Идея! Надо срочно пожениться!
Указание было одновременно спущено из двух высоких инстанций. С небес и со столба.
Её отпуск ещё не кончился, как они вместо кинухи на минутку забежали в загс.
Дым медовых ночей рассеялся, и Ольга узрела, что супружник до сблёва нерентабельный.
– У других мужья как мужья. Получка – денег приволокут! Хоть в подушку вместо соломы набивай! А этот половой демократ[52]
таскает каждый божий день одни грязные рубахи!– Я ж не министрюга. Экскаваторщик, едри-копалки!
– Другой на твоём месте ковшом бы золото загребал, а не глину, любчик.
Уроки жизни случались по стечению обстоятельств.
А потому во все прочие времена Колючкин был доволен судьбой и, наверное, счастлив.