Читаем Туман полностью

– Если честно, не помню, – с сожалением продолжала Светлана Александровна. – Но лучше бы было, если бы покойный Анатолий Сергеевич вас побольше любил, тогда возможно, мы не стояли бы сейчас вот так на лестнице в абсурдном положении. Я чувствую себя сейчас в группе посетителей какого-то экстремального зоопарка, которые разглядывают случайно вырвавшееся из клетки животное.

Михаил Анатольевич набрал в грудь воздуху, но не знал, что с ним делать. Тогда он его выпустил, набрал ещё порцию и заорал:

– Учил! Любил! Наказывал и наставлял! – неистово вскипел подполковник на всё сразу; и на то, что произнесли имя его родителя всуе, и на зоопарк с животным. Продолжал он в том же духе: – И не смей его тревожить своим липким языком! Ты вырастила гнилой плод и не имеешь право что-либо говорить о моём отце! Вы сами все здесь – сплошное зверьё! И мне противно даже стоять рядом с вами!

Пафосным высказыванием Жмыхов закончил своё выступление, и уже собирался укрыться в своей квартире, делая поспешные шаги по ступеням наверх, потому что Максим Зиновьев сделал попытку вскочить на лестницу и добраться до оратора, но Светлана Александровна, скорее даже не рукой, а взглядом остановила сына и громко попросила, не поднимая головы:

– Задержитесь ненадолго полковник. Я хочу сказать вам несколько слов. А вы мальчики идите на кухню, – обратилась она чуть тише к мужчинам, стоящим с ней рядом, – и не подслушивайте. Вам ещё рано.

Она приложила одну руку к спине Валентина, а второй подтолкнула Макса к двери. Когда они неохотно ушли, и дверь за ними прикрылась, Зиновьева поднялась на несколько ступенек. Брезгливо она посмотрела вверх, на уже ухмыляющегося Жмыхова (оттого что мужская часть покинула «поле боя»), и сказала:

– Раз тебя научили уважать старость, то ты выслушаешь меня теперь без своих соплей и криков.

От такого спокойного, но властного тона, от прямолинейных выражений и пристального, пронизывающего насквозь взгляда, ухмылка с лица подполковника сошла, и он насупился. Светлана Александровна дальше говорила без пауз:

– Запомни одно: ни к стране, ни к городу, ни даже к этому дому, ты не имеешь никакого полезного отношения. Ты сам представляешь собой большой гнойник, который может присосаться к чему угодно и своим смрадом испоганить любое окружение. Я не могу без тошноты представить тебя не в одном публичном месте, где собираются обычные нормальные люди; ни на автобусной остановке, ни в кинотеатре, не в пионерском лагере и, уж тем более, в церкви. Это от тебя надо избавляться, как от вселенской заразы. Ты даже в замкнутых условиях не можешь гнить потихоньку, тебе почему-то необходимо выплеснуться на живые организмы. Полковник, чем пытаться кого-то учить, ты лучше встань сейчас перед зеркалом и внимательно всмотрись в себя. Если сосредоточишься, то увидишь нечто страшное, но это будет полезно для твоего будущего. Ты же бесполый, в тебе нет ничего мужского, не говоря уже о том начале, которое в тебя вложила женщина, и которое в тебе растворилось давным-давно. И когда ты увидишь перед собой не человека, а непонятную массу, которая занимает высокую должность и которая предлагает возрождать страну, ты поймёшь, насколько эта страна обречена на гибель.

Видимо, с выпитым алкоголем, в обстановке зловещего тумана сама жмыховская природа дала сбой и теперь менялась. Михаил Анатольевич скрипел зубами и в очередной раз жалел, что при нём нет пистолета. И его желание пристрелить немедленно эту старуху не выглядело как затмение разума, а наоборот, подступило ощущение, что он имеет на это полное право со всеми обязательно оправдывающими его последствиями. В отличие от Максима Зиновьева, он бы не стал задумываться, способен он убить человека или нет, выстрелил бы за такие слова без промедления, а уже потом начал искать всевозможные варианты, как избежать наказания, которое, впрочем, и виделось ему всего лишь строгим порицанием. И чуть ли не до слёз подступила к Жмыхову какая-то детская обида, оттого что он не имел при себе этого табельного оружия.

Он хотел ответить что-нибудь гадкое и пронзительное этой сумасбродной тётке и раскрыл уже, было, рот, но только какие-то матерные выражения скопились на его языке, и он предпочёл их придержать, чтобы не казаться беспомощным.

Светлана Александровна отвернулась от него, спустилась к своей двери и, напоследок, прибавила:

– Постарайся избежать встречи с моим сыном. А то, не дай Бог, меня не окажется рядом, тогда тебя уже точно никто не спасёт. Хотя без тебя, как раз и появится стимул закладывать начало нового государства.

Хлопнула дверь, а Жмыхов так и оставался стоять в двух ступенях от своей чёрной железной двери. Вроде бы и облегчение пришло оттого, что он остался один, но и злость с обидой никуда не делись. Михаил Анатольевич припоминал, где у него и какие находятся залежи спиртного, и параллельно, почему-то, размышлял, как спалить этот «гадюшник», не причинив при этом ни себе, ни своей собственности вреда. «Эх, не застраховал вовремя эту квартирку от пожара», – была его последняя мысль перед дверью.


Перейти на страницу:

Похожие книги