Туман

Послышался и стал нарастать вокзальный гул. Голоса людей сливались с шарканьем и стуком шагов, зашипели гидравлические системы локомотива, и поплыл запах машинного масла с ароматом пирожков и привкусом измождённой стали, уставшей от дождей, снегов и дороги. Под ногами бабы Пани захрустело шершавое полотно асфальта. Пожилая женщина выставила вперёд руку, но уже душой почувствовала, что вот-вот должна прикоснуться, к тому заветному событию, о котором мечтала долгие годы. Рука коснулась гладкой тёмно-зелёной поверхности. Подул ветерок, и туман, как занавес, отскочил в сторону, окружив бабу Паню полукругом. Перед ней был вагон пассажирского поезда. Сердце почти выпрыгивало из её груди. В ближайшем окне она увидела родное любимое лицо, которое она разглядывала и целовала, вот уже тридцать лет, но только на старых фотографиях, а сейчас оно было живое и прямо перед ней.

– Ваня! Ванечка! Любимый мой! – Прокричала она, не веря своему счастью, и прильнула руками и лицом к стеклу. От головокружительного наваждения она даже не заметила, что это было не стекло, а какая-то особая материя, напоминающая сплав упругого целлофана и прохладной ключевой воды. Сквозь это непонятное, но абсолютно прозрачное вещество, она чувствовала движения пальцев своего сына, и пыталась своими пальцами дотронуться до его улыбки и глаз.

– Ванечка, ты приехал ко мне! Наконец-то, приехал, мой родной! – повторяла она, проклиная в душе нахлынувшие на глаза слёзы, мешающие насладиться ненаглядным образом.

– Я проездом мама, – чётким голосом ответил сын.

– Я с тобой! Забери меня! Как мне пройти к тебе!? – и Паня оглядывалась в поисках двери.

– Не сейчас, мамуль, – остановил её Иван, – я только повидаться. Ведь мы так этого хотели.

Она со всей силой надавила руками на окно, но сдерживающий эластичный материал оставался упругим и неумолимым. От бессилия, на лице Пани появилась детская капризная обида.

– Просто, повидаться…, – простонала она, как бы успокаивая себя, но и сожалея.

– Не плачь, пожалуйста, – попросил Иван и с блеском в глазах сказал: – У нас мало времени. Давай не тратить его на слёзы. Какая же ты у меня красивая.

С подобием горького смеха на такой комплимент от сына, она всплеснула руками, и вдруг заметила, что на ногах у неё появились белые туфли-лодочки. Паня провела внезапно изменившимися длинными пальцами по зелёной в белый горошек ткани своего платья, дотронулась ладонью до своего лица и не обнаружила привычных морщин, а только гладкую кожу.

– Как это может быть?! – вскрикнула она с недоумением и удивлялась своему звонкому голосу.

– Какая ты у меня смешная. Ты смотришь на меня, которого когда-то похоронила, и ещё удивляешься своему преображению, – с нежным смехом заметил сын.

– Такой я была пол века назад! – воскликнула радостно, уже успокаиваясь от первых мгновений встречи, тридцатилетняя женщина.

– Ты провожала меня первый раз в школу в этом платье. Помнишь? Мы с тобой ехали тогда в огромном автобусе, и все мужчины так нахально разглядывали тебя, что мне хотелось каждому из них дать в глаз, – открыл свою тайну Иван.

– Ты всегда был моим защитником. Даже после того проклятого весеннего дня, когда ты покинул меня. Да, я и не жила после этого, но ты продолжал меня защищать, – снова прислоняя руки к неестественному вагонному стеклу, пожаловалась мать.

– Не правда, мам, – возразил Иван, – ты жила всё это время, а я жил в тебе. Мы и сейчас живы. Разве ты этого не чувствуешь? Расскажи, что у тебя нового.

– Маргариту со второго этажа схоронили вчера, – с печалью проговорила она, – но ты её не застал, она позже въехала. Такой туманище навалился на нас уже третий день, спасу нет. И когда он уйдёт? …А Валька, …ну ты его должен помнить, немного моложе тебя, с шестнадцатой квартиры, он с Людкой…, то есть с Милкой (осеклась она, вспомнив обещание) шашни наконец закрутил. Хотя, ты её тоже не знаешь, Петька её потом привёз в наш дом. А до этого, сынок, вроде как, и рассказывать тебе нечего. Собачка наша рыжая только после твоего ухода пропала. Да, что я всё языком чешу, ты то как?

– Мне очень приятно слушать твои милые сплетни, мам, но я немного посвящён в них. Так уж устроено: что волнует твою душу, то же самое и в моей душе отдаётся. Ты ведь, родная моя, всё это время за меня беспокоилась, волновалась: – как я там? Я старался отвечать тебе посланиями. Ведь тебе никогда не снились кошмары, связанные со мной, не щемило по утрам сердце. Я всегда махал тебе рукой и кричал: – «до свидания». А Найда давно со мной. Вот она.

В углу окна появилась рыжая собачья морда, облизывающая алым языком свой нос. Растроганная Паня прикоснулась рукой к тому месту и непроизвольно эмитировала поглаживания, а Иван продолжал говорить: