Туман

Ещё что-то выслушав, Валентин объяснил сложный адрес и убрал телефон в карман вельветового пиджака, с необычайным сожалением и горечью поглядывая на очухавшегося Жмыхова. Потом он с большим трудом пристроил тушу подполковника, облачённую только всё в те же вчерашние трусы и майку, у двери подъезда в сидячее положение, и хотел, уже было, отойти, но не сдержался, присел на корточки и, с трудом сдерживая гнев, произнёс:

– У меня сейчас жгучее желание, размазать тебя, как таракана, вот по этой стене. Поверь, что-то внутри мне подсказывает, что я смогу это сделать. Так что не дёргайся, ради своей же безопасности.

Только Егоров это договорил, как над его плечом промелькнула палка и концом врезалась Жмыхову точно в лоб. Глаза подполковника уставились в собственную переносицу, а тело как-то обмякло и поползло вбок.

– Да, это низко, и совсем не в моих правилах, – прозвучал с надрывом голос Светланы Александровны, – но ты сам, гадина, искоренил все правила.

Валентин со сдержанным одобрением посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на Жмыхова, пытаясь оценить нанесённый тому ущерб, но тут же к изумлению Егорова, в выпирающее из-под майки пузо подполковника прилетела обутая в калошу нога бабы Пани. Валентин не заметил старушку за Светланой Александровной, но был поражён её бойкостью. Потревоженный живот Жмыхова желеобразно колыхнулся, а сам подполковник недовольно захрипел.

– Вообще-то сидящих и связанных не бьют, баб Пань, – без всякой настойчивости сообщил Валентин.

– А рождённый ползать – вставать не может, – пробурчала старушка. – Буду я ждать, когда он поднимется. Другого раза у меня и не будет.

Светлана Александровна слегка наклонилась над недовольным таким унижением Жмыховым и с презрением проговорила:

– Я обещала тебя сожрать по кусочкам, полковник, если ты с Максимом что-то сделаешь. Так вот ты сделал…, но я не буду следовать своей клятве. Подумала, и что-то желудок стало жалко. Ты сам себя сожрёшь. И тебе, кстати, хорошо это уже известно.

Михаилу Анатольевичу показалось, что перед ним опять возникло раскрашенное лицо дьявольской гейши, и он занервничал; красные глаза забегали, плечи напряжённо задвигались, а Зиновьева продолжила свой прощальный спич:

– Я даже немного рада, что так всё закончилось. Мой сын сильный человек и переживёт твои царапины, а вот ты, покушаясь на его жизнь, перечеркнул жирной росписью свою. Ты же этим ударом себя уничтожил окончательно, полковник. Разве ты сейчас этого не понимаешь? Чего ты трясёшься? Не дрейфь, никто тебя раздирать здесь на куски не будет. Ты в кои-то веки среди людей находишься. Я и Пашенька, можно сказать, сгоряча тебя пнули, по-детски. И, скорее всего, к тебе больше никто не притронется. Но запомни одно, полковник, спасать тебя уже некому. Прощай, бесхозное существо. Надеюсь, мы тебя больше никогда не увидим.

Светлана Александровна с бабой Паней вернулись к Максиму, перевязку которого Мила почти закончила. Валентин в неприятных раздумьях посмотрел на Жмыхова, потом с теми же разрозненными мыслями присел рядом с отвратительным соседом, прислонившись спиной к входной двери подъезда, и почувствовал в себе непривычную для утреннего часа усталость. Он закрыл глаза и с наслаждением слушал уже неотъемлемо любимый голос Милы, которым она заботливо доводила до всех значимую и приятную информацию:

– Хорошо, что одноразовые шприцы остались. Противостолбнячная сыворотка, слава богу, не просрочена. Уж не помню, когда в последний раз нужна была…. Новокаина надо будет ещё привезти…. Смотрите, смотрите, Светлана Александровна, щёки уже розовеют. Это очень хороший признак.

Потом Валентин встал и поднялся на второй этаж в квартиру подполковника. Он оглядел с брезгливым сочувствием комнату, с тем же отвращением потянул с кровати за один конец одеяло и спустился вниз. Небрежно набросил постельную принадлежность на несостоявшегося убийцу и подошёл к окружённому заботой Максиму.

Раненый друг приветствовал его слабой улыбкой полной признания и благодарности. Валентин ответил ему кивком головы и ободряющим взглядом, призывающим крепится, но тут же он отвернулся от Максима и от женщин, чтобы скрыть от них влагу в глазах, появившуюся от неожиданно нахлынувшего какого-то счастливого порыва в душе. Валентин сделал несколько шагов в глубь двора и смотрел на воскресший после тумана осенний лес, поначалу даже не осознавая, что всего лишь несколько минут назад здесь бушевала своим невероятным показом розовая завеса, от которой не осталось и следа.