Туман

Поэтому, я донесу до вас, дорогой читатель, последние воспалённые мысли Михаила Анатольевича, которые посетили его в этом двухэтажном доме, расположенном вдалеке от цивилизации, а вы уж сами решайте, насколько сжалось содержимое его подсознания.

«Он зашёл к себе ненадолго, и сейчас выйдет, – рассуждал Жмыхов, осторожно начиная спускаться по ступенькам, держа топор на изготовке. – Это же он у них главарь в этой сатанинской секте, а не тот хлюпик, который заходил ко мне и нёс всякую чушь. Лишившись головы, прекратится и весь этот кошмарный беспредел, который здесь творится. Я ведь не только себя защищаю, я этим принесу пользу и всем остальным. Этот колдун, он же из плоти и крови сделан, а не то, что эти его слуги, блуждающие в тумане, которых ни топором, ни пистолетом не возьмёшь. Я разорву эту плоть, уничтожу! Исключительно для того, чтобы избавить себя и общество от этой нечестии».

«Колдун» вышел из своей квартиры, сосредоточенно перебирая в руках какой-то небольшой чёрный прибор, и направился к выходу. Жмыхов на цыпочках сбежал вниз, удивляясь на ходу, взявшейся откуда-то в нём такой сноровки и прыти. Завидев неподвижный вражеский силуэт за дверным проёмом, Михаил Анатольевич резко остановился, прижался к стене и подумал: «Само проведение установило его так удобно для меня. Так, давай же…! – приказал он себе. – Боги ждать не любят!», – и уже пренебрегая всякой осторожностью, двинулся вперёд.

Жмыхов был уверен, что наносит удар не по человеку, а по какому-то вселенскому злу. Этим убеждением он и сейчас пытался упорно себя оправдать, сидя на холодной земле со связанными руками и ногами, укрытый одеялом. А потому и вновь начинал злиться на небольшую толпу, собравшуюся возле этого недобитого чернокнижника, за то, что эти безмозглые тени не понимают, какую пользу он пытался для всех сделать. Но стоит отметить, что злость Михаила Анатольевича уже была какой-то робкой, затухающей и обречённой.

– А туман ушёл, как и обещал, – с печалью и радостью проговорил Валентин, рассматривая появившуюся долгожданную высокую лесную ограду.

– Валь, помоги нам приподнять Максима, …и к стене его надо прислонить. Необходимо чтобы он находился в сидячем положении, – беспокойно попросила Мила, и когда Валентин приступил к выполнению указания, она продолжала командовать, и эти, умиляющие его сердце приказы, он готов был выполнять вечно: – Давай, давайте…, подвигаем осторожно. За больное плечо не берись. Оно сейчас правильно зафиксировано. Всё, отходите. Воды…, воды бы ещё принести. Ему сейчас больше надо пить, – и расторопная баба Паня поспешила в свой подъезд.

Когда она принесла кувшин с водой и бокал, в глазах Максима уже не было болезненной пелены, они улыбались, как улыбались и его бледные сухие губы. Ещё в его взгляде появлялось какое-то легковесное приятное размышление, когда он, напившись воды, отводил глаза от любимых ему лиц в сторону и теперь имел возможность разглядывать знакомую с детства местность.

– Ни дымка не осталось, – печально вздохнула баба Паня, оглядывая деревья, словно уловила мысли Максима.

– Под шумок слинял, как истинный англичанин, – заметила Светлана Александровна и прибавила: – Но дух у него, мне почему-то кажется, был русский.

– Вот тебе и золотая осень, Макс. Как ты и просил, – кивнул головой в сторону леса Валентин. – Теперь мы с тобой безошибочно будем определять кричащих в полёте птиц….

Валентин не договорил. Он смотрел на лес, определённо в одну точку, а в глазах его появилось напряжение, словно он высмотрел нечто необычное. Егоров указал рукой на причину своей внезапной заинтересованности и сказал взволновано:

– Тебе не придётся ставить крест на могиле Маргариты. Место уже занято.

И без дополнительных подсказок все увидели это удивительное дерево, которого точно раньше на этом месте не было. Перед лесом стоял пушистый, облачённый во все возможные только огненные цвета, клён. Он был в такой невероятной и яркой раскраске, что не заметить его было невозможно.

– Такое чудо не могло оставить существо, не любившее её, – тихо произнесла Светлана Александровна с нечаянными слезами на глазах.

– Как в рассказе…: пока последний кленовый лист не упадёт, надежда всегда остаётся. А у нас теперь этих листьев, вон сколько, – по-своему дополнил её Валентин.

– Так трогательно…, символично и печально, …и без всякого торжества или скорби, – заметила Мила.

Но и клён был не последним чудом, которое оставил после себя туман. Первая всполошилась баба Паня, когда взглянула на Максима, желая увидеть его реакцию на шикарное дерево. Она как будто ошпаренная отпрянула от стены и закрутила головой, глядя вверх и в стороны, осматривая дом. Весь фасад был выкрашен в розовый цвет, подобный тому, каким ещё недавно доминировал прощальный экран тумана, словно он прожёг этим розовым светом и весь дом.

Валентин потёр рукой стену, посмотрел на ладонь, понюхал её и, пожимая плечами, проговорил: