Туман

Возбуждённый своими идеями, подполковник совершенно безотчётно принялся прибирался на кухне. Со стола в холодильник он запихивал всё подряд, включая бутылку с коньяком, хрустальный бокал и даже сахарницу. Посмотревшись на себя в большое зеркало, что находилось в прихожей, он остался собой очень довольным, закрыл дверь, как полагается, на ключ и важно спустился по лестнице. Михаил Анатольевич даже не боялся уже встретиться на первом этаже с этим обречённым на длительную «отсидку» соседом, потому что настроил себя на правильный лад: если увидит этого подлеца, то с молчаливым достоинством пройдёт мимо, даже не отреагировав не его «гавканье». Но, к счастью, или к несчастью, никто не вышел на его скрипучий уход, и в подъезде после его шагов восстановилась привычная сиротливая тишина.

Очутившись за входной дверью, Жмыхов лишь на секунду зашёлся духом от невероятной среды, встряхнулся всем телом и совершил с десяток шагов вправо, не отрывая руку от стены дома. Когда он прошёл под зиновьевскими окнами, и рука его соскользнула с твёрдой шершавой поверхности в пустоту (поскольку дом закончился), ему невольно пришлось взять небольшую паузу, чтобы настроить себя на дальнейшее движение уже без опоры. Похлопав ладонью по углу дома, словно прощаясь с ним надолго, Михаил Анатольевич мысленно прочертил путь к трассе, потом, как ныряльщик перед погружением, надышался воздуха и двинулся в непроглядное белое месиво.

Внутреннее возбуждение, которое Жмыхов в себе искусственно взрастил для уверенности, начинало угасать, и подполковник решил подогреть свой настрой песенкой про берёзы. Но петь песню с закрытыми глазами и, тем более, не от души, а ради того, чтобы она просто звучала неизвестно для кого, оказалось занятием жутковатым, и Михаил Анатольевич непроизвольно убавил свой вокал. А вскоре напутанные слова про печальные берёзки и вовсе превратились в тревожное мычание, когда он обратил внимание, что под ногами вместо глинистого грунта была сухая трава, и довольно-таки высокая – по голень.

Жмыхов присел на корточки, схватился рукой за пучок травы и, осторожно отгоняя от себя панику, пытался размышлять разумно. «Так, так, так. Значит, отклонился. Вправо или влево? Слева у нас лес, а справа какая-то разруха. То есть: или я напорюсь на дерево или на кусок бетона. Ну, и всё тогда станет ясненько», – подбодрил он себя, но в душе его всё равно продолжал скапливаться угнетающий испуг.

Поднявшись, но, не разогнувшись в поясе, он сделал в таком неудобном положении несколько шажочков вправо, и остановился, осенённый новой мыслью, которую даже высказал       вслух:

– Нет, нет. Там точно руины, и я в них сейчас только углубляюсь. Лес начинается почти от самой дороги. Он за спиной.

Михаил Анатольевич выпрямился, развернулся чётко на сто восемьдесят градусов и направился прямо, как он считал, к лесу, вглядываясь себе под ноги в скорой надежде наткнуться на грунтовую дорогу.

Но вскоре шаги его совсем измельчились, всё тело стало вялым и, понимая, что он ничего уже не понимает, Жмыхов остановился. Он прошёл приличное расстояние, а его ботинки по-прежнему, вместе с туманом, укрывала жёсткая сухая трава. Подполковник обречённо посмотрел на свой живот, выпирающий из расстёгнутого кителя, потом повёл глазами по сторонам, и белая пустота как будто внушила ему, что он теперь навсегда останется незрячим. От такого кошмарного наваждения Жмыхов даже затрясся и судорожно опять посмотрел на свой живот, ощупывая его руками, как некую драгоценность, которую пока ещё возможно было рассмотреть и потрогать.

– Тело на месте, а значит и сила в нём должна пребывать, – выдал Михаил Анатольевич неожиданно пришедшее к нему заключение, поднял руки к затылку, задрал голову и зачем-то стал искать в непроглядной белизне признаки, указывающие на расположение солнца. Он топтался на месте и, вроде бы, даже разглядел вверху выделяющееся свечение, которое вполне могло быть светилом, но не успел он порадоваться своему предположению, поскольку именно в этот момент, внутри Михаила Анатольевича всё похолодело. Он словно почувствовал, как где-то порвалась какая-то цепь, распахнулась невидимая дверь, и через неё ворвался злобный страх, который впился в него мёртвой хваткой. К своему ужасу, Жмыхов понял, что своим бестолковым поиском солнца, он напрочь сбил в себе и без того слабо определённое местоположение. Теперь он даже не предполагал, в какой стороне проходила трасса, а в какой был дом.