Туман

– Мантия безразличия, в которой она же сама и задохнулась, – задумчиво проговорил Валентин, как будто сам себе.

– С тобой она хоть разговаривала, а со мной даже не здоровалась, – говорила баба Паня, не обращая внимания на его задумчивость. – Только хмыкала как-то вместо слов. Бывало, встречу её утром, кивну ей головой, а она в ответ свою хлипкую головушку склонит, фыркнет что-то себе под нос и идёт дальше. …А нет, вспомнила кое-что. Один раз она посмотрела на меня как-то так смешно, будто у меня лицо в саже измазалось, или ещё что-то. А у меня и на душе от этого как-то потеплело. Думаю: нет бы, да остановиться ей, заговорить со старухой….

– Очень хорошо представляю себе эту картинку, – поддержал её Валентин и, уходя в комнату, произнёс: – Но, чего теперь об этом говорить.

Он принёс чистую простыню, позволив себе покопаться в шкафу Маргариты, и они с бабой Паней аккуратно накрыли ею тело, бережно заправляя края под спину и ноги покойной.

Мила Алексеевна скоро устала и измучилась от своих мыслей и принялась искать себе занятие, чтобы отвлечься от них. Есть она не хотела, а для кого тогда готовить завтрак? В комнате она подошла к шкафу, открыла дверцу и долго смотрела на сложенную и рассортированную по стопочкам одежду сыновей и внуков, хранящуюся на случай их приезда. Она достала одну маленькую рубашечку, развернула её и заплакала, прижимая ткань с нарисованными корабликами к лицу. Но это уже были слёзы не отчаяния, а скорее, умиления и безудержного скучания по своим мальчикам. Ей захотелось перебрать заново всю одежду, чтобы получить те же чувства, что и вчера, когда она просматривала альбом с фотографиями. Она готова была провести за этими занятиями вечность; когда нет раздражительных моментов, когда в её голове только приятные воспоминания, а в душе и на сердце вынашивается светлое предчувствие будущего, которое почему-то никак не связано с Петром, а только с сыновьями и внуками.

Но Мила посчитала, что перебирать постиранные и подготовленные к носке вещи, это будет выглядеть несколько истерично и, сложив рубашечку квадратиком, она опять положила её в шкаф. Закрывая дверцу, она снова почувствовала в себе привычную безнадёжность, которая никак не была связана с туманом, а появилась давно, с тех пор как дети покинули этот дом.

Когда в жизни каждого из нас происходят неприятные перемены, мы, грубо говоря, делимся на три категории. Первые считают, что в этом виноват «кто-то», вторые предпочитают относить жизненный провал к чёрной полосе в судьбе, а третьи копаются в себе, в поисках причин. Мила была из третьей категории. Привычный быт её разрушился (неизменной оставалась только её работа), и Мила корила себя за то, что не смогла перестроиться, что вовремя не подготовилась к переменам и не смогла настроить себя на уединённую жизнь с мужем. Раньше она никогда не задавалась таким глобальным и грозным вопросом: «а правильно ли она живёт?», но теперь он её мучил постоянно. «А всё ли я делаю так, как надо?», – в очередной раз спросила она себя, и к горлу подкатывалась горькая жалость к себе. Зачастую, это одинокое обидное чувство приводило её в полное отчаяние, и тогда она «брала себя в руки» и спускалась вниз к Светлане Александровне, которая, по счастью, всегда находилась дома. Так сложилось, что за последние годы Мила могла зайти к соседке без особых причин, и это выглядело естественно и обычно, а в сложившейся ситуации, как сейчас, являлось простой необходимостью.

– Доброе утро, Максим, – поздоровалась она, входя в коридор квартиры на первом этаже.

– Не скажу, что оно доброе, тёть Мил, скорее наоборот, скорбное. Но здоровья вам желаю от всего сердца, и как никогда, – с суровой иронией ответил Макс, суетливо натягивая сапоги.

– А ты куда собираешься? – с тревогой спросила она, приложив руку к груди.

– Проходите, проходите, тёть Мил, – вежливо, но торопливо говорил Максим. – Мама вам всё расскажет, а я побегу. Владимировичу помочь надо.

Он вышел, прихватив с собой приготовленную лопату и небольшой ломик, а Мила Алексеевна в растерянности прошла на кухню и, оборачиваясь в недоумении на тёмный коридор, поинтересовалась у Светланы Александровны:

– Что это с ним?

– Проходи, Милочка, и сядь, – немного жёстко попросила Зиновьева и уже смягчённым тоном предложила: – Кофе будешь?

– Пол чашечки, – согласилась Мила, продолжая напряжённо удивляться и, присев на стул, решилась снова спросить: – А что случилось?

Светлана Александровна внимательно посмотрела на соседку, оценивая её состояние и, в свою очередь, тоже поинтересовалась:

– Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

– Нормально, – закивала одобрительно головой Добротова. – Когда встала, голова раскалывалась, а сейчас прошла. Правда, Петя так и не появился.

– Никуда не денется твой Петя. Поверь моему жизненному опыту. Появится ещё, как мухомор среди благородных грибов, – разливая дымящийся кофе, приговаривала Зиновьева и сказала, как бы невзначай: – У нас другая потеря случилась.

Понимая после этих слов, что произошло что-то страшное, Мила разразилась вопросами: