Туман

– Поможем, обязательно поможем. Только позже, а ты пока успокаивайся, – поглаживала её по плечу Зиновьева, а сама думала на фоне смерти Маргариты, что обязательно предпримет усилия, чтобы изменить жизнь Милы Добротовой.

Светлана Александровна всегда придерживалась скромной позиции никогда не влезать в чужие дела, даже в отношения сына с его очередной пассией, она никогда не встревала, но Мила (тем более при сложившихся обстоятельствах) растрогала её настолько, что она твёрдо решила, вопреки принципиальным убеждениям, соединить любимую соседку с Валентином.

С деловым видом и очень усердно баба Паня держала натянутый шнур, сидя на табурете у стены дома между двумя подъездами. Провод уходил в белую мглу и где-то далеко в тумане соединялся с веревкой, конец которой опоясывал Валентина Егорова. Старенькая женщина даже представляла себе, как два славных мужика копают там, возле леса могилу. Ещё она представляла, как Светка вместе с этой…, прилипшей к алкашу Людкой, убираются сейчас в квартирке Маргариты, и жалела она, что не может помочь ни тем, ни другим.

Мне уже следует исключить такое прилипшее к ней определение, как «ворчливая». Читатель уже понял, что она – душевная, замечательная (не смотря на свою трагическую судьбу) пожилая женщина. Она даже как-то благосклонно относится к этому туману, потому что, благодаря его приходу, с ней больше стали общаться, и она, в кои то веки, почувствовала свою значимость в окружающей среде.

А в это время Валентин Владимирович вместе с Максимом выбрал ровное место, найдя в начале леса подходящую прогалину.

– Сначала срежем грунт по периметру и отложим его в сторону, чтобы потом аккуратно накрыть им могилу, – планировал Валентин Егоров и штыковой лопатой уже обозначал прямоугольник. – Разумеется, обойдёмся без насыпи. Мы лишнюю землю разбросаем или снесём к бугру за угол дома. Там на чердаке, кстати, носилки есть.

Максим недовольно цокнул языком и сказал:

– Владимирович, твоя конспирация логична, но, поверь, меня она начинает раздражать. Прости, но меня эта осторожность просто бесит. Выполняем прискорбную работу, а я должен бояться, что меня потом за неё сошлют на каторгу. Где справедливость? Слава Богу, что сегодня ещё не слышно этого волшебного голоса Джальсамино.

Валентин дёрнул Максима за рукав и осмотрелся на всякий случай по непроглядной белизне.

– Да, ладно, тебе, – усмехнулся на его реакцию Зиновьев. – Сам вчера говорил, что «сказочник» не со злом к нам пришёл. Он не Жмыхов, под дых бить не будет. Надеюсь, мы имеем контакт с существом разумным, и не чиновничьего склада ума.

– Но всё равно, пока не похороним Маргариту, не дразнил бы ты его, – попросил Валентин. – Спокойней как-то, когда не отвлекаешься.

– Хорошо, хорошо, уговорил, – согласился Макс и спросил уже по теме: – На какую глубину копать будем?

Валентин приставил к себе лопату, которая упёрлась черенком в подбородок, и ответил:

– Я думаю, хватит.

Они срезали квадратами грунт с начинающей уже желтеть травой, оттащили его в сторону и принялись копать яму. Земля была мягкой, лишь изредка попадались глиняные участки. Первый интенсивный порыв в работе закончился, темп убавился и чаще стали возникать лёгкие передышки.

– Как вообще, можно решиться на то, чтобы лишить себя жизни? – завёл разговор Максим.

– У каждого свои причины, – коротко ответил Егоров, в очередной раз, отбрасывая с лопаты землю.

– Ну, назови, парочку, – настаивал Макс.

Валентин несколько секунд задумался и предположил:

– Совесть, например, …но здесь множество вариантов и нюансов. Или при неизлечимой болезни – боязнь мучительной смерти.

– А с Маргаритой, что могло случиться? – спросил Зиновьев и сам же пустился в рассуждения: – Она не выглядела безнадёжно больной. Мифический бой всему виной? Или этот голос? Так это же наоборот – интересно. Я бы ни за что на себя руки из-за этого не наложил, тем более, и без того есть вероятность, что нас могут здесь прихлопнуть, как мух. Так чего грех на душу брать? А вообще-то, я толком её не знал. Она рядом с тобой жила, может быть, ты что-то расскажешь про неё?

– Ничего существенного…, Макс. Она была сложной женщиной с какой-то своей тайной из прошлого, – отвлёкся от копания Валентин и опёрся на черенок лопаты. – Знаю, что со здоровьем у неё не лады были. Замкнутая, но далеко не глупая. Вчера днём я с ней разговаривал, и мне показалось, что она сильно напугана. С ней тоже туман какую-то штуку со льдом разыграл.

– Владимирович, я сам вчера вечером свои джинсы чуть было не осквернил, но говорю же тебе, это слабая причина, чтобы глотать таблетки и запивать их уксусом.

– А в основном, отчаяние является венцом такого поступка. Это, как бы, глобальный повод, возросший в совокупности многих причин, – продолжал Валентин, опять загребая лопатой землю. – Наверное, всё разом на неё навалилось. Не сложившаяся жизнь, одиночество и, мало ли, какие ещё психологические раны она несла в себе из прошлого. А потом не забывай, что мы с тобой догадываемся, что она вчера вечером в туман ходила.