– Погоди. Что там с нашей принцессой? – задала она разящий вопрос.
Егоров отвёл взгляд в пол, стараясь скрыть в своих глазах заметавшееся беспокойство, и гадал, насколько баба Паня уже близка к этой трагедии.
– Вы у неё уже были? – спросил он напрямую, чтобы не мучиться пустым подозрением.
– Нет. Не была, – покачала она головой, пристально вглядываясь слезящимися глазками в Валентина, и он понимал, что она говорит правду.
– Она умерла, – произнёс он пресно, стараясь без эмоций, чтобы старушка понимала, что он уже не переживает по этому поводу.
– Я так и знала, – проговорила почти ему в такт баба Паня.
От неожиданности Валентин растерялся. Какой-то тонкий стон, требующий передышки, зародился у него в груди. Только что он по-деловому обсудил с Максимом детали похорон и настроился на рабочий лад, а тут опять какие-то загадки.
– Как вы могли знать, если не заходили к ней? – спросил он с чуть прорвавшимся этим стоном в голосе.
– Я почувствовала, Валечка, – успокаивающе отвечала она, – ещё ночью. Я вроде как заснула, о потом очнулась, и слышу, как будто ветер прошёлся по лестнице. …Ей было тесно здесь у нас в подъезде. Доски поскрипывали, и стены немного пошатнулись….
– Да, кому ей-то?! – обессиливший от непонимания вскрикнул Валентин.
– Смерти, Валечка, смерти, – также спокойно, словно успокаивая его, объясняла старушка. – Поверь мне старой, мы с ней давние подруги. Вначале я её ненавидела, а с годами мы с ней сблизились, и вот сейчас я ощущаю каждый её шорох. А сегодня ночью я почувствовала, что она основательно здесь побывала. Вначале подумала: она за мной пришла, а потом прислушалась, …не-е-е; подруга наверх поднялась.
– Фу-ты ну-ты, – выдохнул Егоров, но не сказать, чтобы с полным облегчением. – Хватит меня пугать, баб Пань, мне и так погано. Руки вон трясутся, – продемонстрировал он перед ней свои пальцы.
– А можно я с тобой поднимусь, посмотрю на неё? – капризно, как просят дети, спросила она.
– Вообще-то я к себе за лопатой шёл. Но пойдемте, раз вы уже всё знаете, – не раздумывая, согласился Валентин, взял её за предплечье и повёл наверх, добавив по пути: – Всё равно все вместе хоронить будем. Ваша помощь – необходима.
Егоров достал с антресоли в прихожей лопату, взял на всякий случай топор, чтобы рубить корни, если те попадутся, и с этим инструментом отправился в тринадцатую квартиру. Он растрогался до горького кома в горле, когда перед ним предстала неожиданная для него картина. Баба Паня уже перевернула тело Маргариты на спину, сложила ей руки на груди и, стоя над ней на коленях причитала:
– Бедная девочка, что ж ты наделала. Ну, разве ж так можно. Чего ж к людям не пошла, дурёха неразборчивая. Не все же кругом звери.
От такого разительного преображения ворчливой пожилой соседки, Валентина накрыла волнительная до слёз оторопь. Чтобы совсем не размякнуть, он прервал эти искренние страдания старушки:
– Вот, и у меня так же…, баб Пань. Перед бездыханным телом мы раскрываемся, а живого человека жалеть не умеем?
– С покойниками легче разговаривать, Валечка, – заявила баба Паня, поднимая на него жалобный взгляд, – они внезапно становятся мудрыми, слушают, что над ними шепчут, внимают и не огрызаются. Но это я говорю не о близких. …Там всё по-другому. Ты же помнишь смерть своих родителей.
– Да, тогда я жалел себя, – вспомнил Валентин и прибавил: – Но они ушли не так преждевременно.
– Ох, дурёха неразумная, – поглаживала баба Паня руки покойницы.
Валентин тяжело вздохнул и с грустью промолвил:
– А у меня по-особенному ноет за неё душа. Я ведь только вчера, в очередной раз, пытался наладить с ней соседские отношения и мне кажется, произошёл какой-то сдвиг. Во всяком случае, Маргарита разговорилась со мной, и не о каких-то пустяках, …мы даже с ней немного философствовали. Да, с ней не легко было общаться; она всё время вела себя как дикая кошка, но, видимо, мне следовало почаще к ней заходить. …Тем более свободного времени для этого было предостаточно, когда Татьяна от меня ушла. Глядишь, привыкла бы ко мне Маргарита, хотя бы тупо, как к говорящей мебели. Я хочу, чтобы вы знали, баб Пань, что я человек чёрствый по отношению к окружающим, потому что внутри очень мягонький, как свежий батон белого хлеба.
– А ты думаешь, остальные по-другому устроены? Все мы, Валечка из одного теста, только хрустящая корочка у всех разная, – поделилась своей мудростью старушка.
Валентин уважительно и с лёгким удивлением оценил её притчу и сказал:
– Но её «корочка» так и останется для нас не разгаданной. Я только догадываюсь, что ей крепко досталось от жизни и, скорее всего, на то были причины, чтобы носить такой панцирь.
Ассоциативно Егоров вспомнил про плед Маргариты, который они с Максимом вчера безалаберно забыли возле дома, но Валентин не мог вспомнить видел ли он его сегодня, проходя дважды мимо сложенной на земле верёвки.
– Какой же это панцирь, – возразила баба Паня, поднимаясь с колен. – Это, …как там, у магов…, мантия невидимки на ней была. Видишь, вот и сдуло её ветром вместе с душой.