Туман

Два желтка накрыли кусочки колбасы и зашипели на сковороде, а Валентин жевал корку чёрного подсохшего хлеба и думал о Миле Добротовой: «Как там она? Проснулась или ещё спит? Успокоилась? Вернулся ли её Пётр домой или нет?». Он вспомнил последний перед сном короткий разговор с бабой Паней и согласился со старушкой: «А ведь Мила действительно очень похожа на мою бывшую супругу, и фигурой, и мягкостью характера, и даже голосом. По своей вине потерять женщину, а потом, через какое-то время, примерятся к другой… похожей на неё, – это какой-то вялый мазохизм. Или идиотизм? Это надо же быть таким чёрствым чурбаном (имел он ввиду, разумеется, себя) чтобы довести женщину до такого…, чтобы она смогла решиться! поменять одного мужчину на другого. Да…, Татьяна (так звали его бывшую супругу) намного сильнее, а главное, правдивее меня, …а я трус и безмолвный лжец», – осуждал Валентин себя по этой теме развода уже далеко не первый раз.

Прямо из сковородки он подцеплял на вилку куски безвкусной яичницы (потому что забыл её посолить) и продолжал размышлять, упорно игнорируя продолжающийся в его голове неведомый зов, призывающий не понятно к чему. «А ведь Мила сейчас в таком же положении, как и моя «бывшая» Татьяна. …Поздравляю тебя, Валентин Егоров, ты стал таким же, как и твой призрачный оппонент, которого так и не увидел за четыре года. Но сколько бы я не сравнивал себя с Петром, выбор всё равно остаётся за Милой…».

И тут сквозь отдалённый зов в его мозг ворвалось: «Выбор сделан».

Валентин встряхнул головой, отбросил в сторону вилку и даже немного разозлился.

– Пожрать не даёшь, – буркнул он неизвестно кому и пошёл в комнату одеваться.

«Из одного сна, который не запомнился, сразу же погружаться в другой, – иронично, но с тревогой размышлял он, стоя возле окна, смотрел на непроглядный туман и застёгивал рубашку. – «Ну, куда ты меня зовёшь? Сны, вроде как, предвестники будущего. Так какой ты мне дашь совет? такой же, как баба Паня? Дать Петру в морду, водрузить на себя Милу и притащить её сюда? Слишком варварский и неуважительный способ для нашего времени».

В этот момент острая боль прострелила его виски, и в голове прозвучал печальный голос: «Ты слишком долго раскачиваешься. Женщины уходят».

– Да, иду я, иду! – вскрикнул Валентин, хватаясь за виски, не понимая, про каких женщин шла речь. Боль мгновенно пропала и он, усердно жмурясь, проговорил: – Я и так собирался сделать дежурный обход. Причём, не исключая лежбище Жмыхова.

Слегка раздражённый он набросил на себя куртку, вышел на площадку и замер, разглядывая тёмную полоску между косяком и дверью квартиры номер тринадцать. Впервые за всё время Валентин видел эту дверь приоткрытой, и это обстоятельство не сулило ничего хорошего. Мрачный испуг подкрался к его сердцу.

– Маргарита Николаевна, – осторожно позвал он в проём, и в нос ему ударил резкий неприятный запах.

Егоров сразу распознал уксус, и волнение его начинало зашкаливать.

– Маргарита. Это я Валентин – ваш сосед. У вас все…? – приоткрывал он дальше дверь и осёкся, потому что дверь во что-то упёрлась.

Валентин побоялся сильнее надавливать, а просунул в проём голову….

Во рту Егорова мгновенно образовалась засуха, в горле застрял ком с привкусом яичницы, а сердце ударилось пару раз о рёбра и упало в живот.

Её хрупкое тело, облачённое в халатик, лежало прямо на полу в коридоре, лицом вниз, а руки были выброшены вперёд, словно она хотела уцепиться пальчиками за порог. В них-то и упиралась дверь.

Валентин проник в прихожую и понимал, что всё кончено. Ему не надо было наклоняться и щупать пульс; он видел безжизненные тела, и не только своих родителей. Не в силах смотреть на раздирающую душу картину, он закрыл глаза, прикрыл лицо руками и с болью прошептал:

– Ну, зачем?

Он почувствовал возле переносицы влагу, его обессиленные ватные руки скользнули вниз, а взгляд бессмысленно упёрся в потолок. Так он стоял какое-то время и безуспешно пытался разобраться с охватившей его душу агонией, с мыслями, которые комкались, превращались в однородную бесформенную массу и твердили только одно: «Случилась непоправимая страшная беда».

Найдя в себе кое-какие силы, Валентин всё же присел на корточки и положил руку на её шею, чтобы проверить, насколько она холодна. Не будучи специалистом, в этой области, он определил, что достаточно, чтобы считать, что Маргарита скончалась несколько часов назад. И только теперь, когда он наклонился над ней, он вспомнил про запах уксуса, к которому принюхался и который исходил от тела. Валентин осмотрелся, и не найдя ничего подозрительного прошёл на кухню.

Пустая маленькая бутылочка с ядовитой вонью валялась на полу у газовой плиты, на столе лохмотьями лежала фольга и бумага от лекарственных упаковок, а под ногами Валентина белели разбросанные кругляшки таблеток. Походив немного, осматривая помещение, он присел к столу спиной к окну, подпёр голову рукой и стал думать, как действовать дальше, со щемящей болью поглядывая на прозрачные женские ножки, зловеще белеющие в коридоре.