Туман

– Ага, как начинающий йога по углям, – язвительно выступил снизу Максим и даже напугал своим голосом эту сумасбродную парочку.

– Я ушам своим не верю, – поддержала сына Светлана Александровна. – Ладно, Мила потеряла голову по своему непробудному Пете, но ты-то, Валь, мужик разумный. Зачем ты собрался в беседку, которую вы, тем более, спалили с Максом? Перестаньте валять дурака и стучите этому форменному мерзавцу, как его там…, Жмыхову.

Поддерживая Милу за локоть, Валентин как-то уверенно стал спускаться вниз, объясняя свои намерения:

– Считайте это небольшим ребячеством. Если честно, я рад, что дверь не открылась; уж очень не хочется портить себе и вам настроение видом этого подполковника. Я не могу с точностью утверждать, что слышал за дверью два голоса, но, скорее всего, Пётр Добротов там. Моя маленькая прогулка будет успокоением для Милы Алексеевны, а мне полезной процедурой перед сном.

– Этого упрямца не переубедить, – безнадёжно заметил Максим матери.

– Я надеялась, что у нас в доме только один мальчишка, – вздохнула Светлана Александровна.

– Не пойму, он что, серьёзно собрался выходить ради этого г…ка во двор? – недоумевала баба Паня.

– У тебя есть фонарь? – спросил Валентин Владимирович у Максима.

– Фонарь-то есть, но не надейся, Владимирович, что я тебя одного отпущу на эту глупость. Будешь у меня, как собачонка на выгуле, – заявил он, не дружественно поглядывая на Милу Добротову. – Я, если честно, не понимаю, чего ты повёлся. Ведь всем нетрезвым чертям сейчас ясно, что Добротов сидит там (кивнул он головой на потолок), бухает с этой жабой и на страдания Милы ему наплевать. А впрочем…, когда было по-другому?

На лице Валентина вдруг появилось непонятное сомнение и растерянность. Чтобы скрыть свои чувства, он спустился к выходу и сказал:

– Я тебя жду у кронштейна.

Когда Максим, светя во все стороны фонарём, подошёл к нему, Егоров взял его за руку и объяснил по-дружески:

– Понимаешь, это скорее, моё желание. Как преступника тянет на место преступления, так и я хочу взглянуть на нашу беседку. Добротов точно там, – указал он пальцем на слабо светящееся из-за задёрнутых штор окно второго этажа, и сказал уже с таинственной интонацией: – Ты лучше посмотри, что здесь лежало.

Он поднял валяющийся возле стены плед.

– Ого. Что за покрывало? – присвистнул заинтересовавшийся Максим.

– Днём я видел его на Маргарите Николаевне, – отвечал Валентин с какой-то озадаченностью. – Конечно, оно могло упасть сюда с её окна, но вот ещё что…. Я точно помню, как ты складывал на землю верёвку, но конец я вытягивал оттуда, – указал он рукой в темноту.

– Ты думаешь, она ходила…?

– Кто же знает, Макс.

      Зиновьев, привычно уже держал в натяжении верёвку, а в темноте, в течение несколько долгих минут, блуждал одинокий луч фонаря; то вправо дёргался, то влево, то описывал какие-то круги. Эти световые манипуляции казались Максиму забавными тем, что он, держа в руке натянутую и бьющуюся верёвку, считал себя причастным к ним.

А самому Валентину свет фонаря должного эффекта не давал. Луч не разрезал темноту, а тут же отражался от седого марева и только слепил глаза. Фонарь был полезен, только когда Егоров разглядывал на земле какой-нибудь предмет детально.

Наконец, натяжение верёвки в руках Максима начало слабеть, и он стал потихоньку наматывать её на руку. Световая точка приближалась, и вскоре появился сам Валентин. Он выключил фонарь и вплотную подошёл к Максиму, но смотрел не на друга, а печально разглядывал тёмное окно бывшего жильца этого дома Ноговицына.

– Что нового? – буднично с прохладцей спросил Максим, хотя уже понимал, что Владимирович сейчас выдаст что-то необычное.

– Ничего. Кроме одного, – с хрипотой, видимо от волнения, ответил Егоров. – Беседка целёхонькая стоит. Никаких следов пожарища…. Даже горелых досок рядом нет, которые мы с тобой натаскали.

Максим поморщился, словно от резкой зубной боли, и сказал:

– Всё. Действительно, хватит на сегодня. Даже сил уже нет, об этом думать. Ты посмотри на себя, Владимирович. Тебе выспаться обязательно надо. Сам уже похож на приведение. Пойдём, пойдём, – повёл он задумчивого друга в дом.

Мила Алексеевна выпила настоятельно предоставленные Светланой Зиновьевой успокоительные капли, да ещё какую-то таблетку проглотила и сидела теперь за столом неподвижная, как сова в засаде. Когда на кухне появился Валентин Егоров, её глаза заблестели, но только голова поворачивалась в его направлении, а тело Милы прибывало в болезненном усталом напряжении.

Расспросов никаких не последовало, потому что Валентин сам начал докладывать:

– Во дворе всё тихо и спокойно. Следов пребывания вашего мужа, Мила Алексеевна, нигде нет. На втором этаже у Жмыхова горит свет.

– Людка уймись, – пригрозила на всякий случай баба Паня. – Никуда твой алкаш не денется. Иди спать.

Почти засыпая на ходу, Добротова поднялась из-за стола с каким-то довольным безразличием на лице и, пожелав всем спокойной ночи, направилась к выходу. Разумеется, Егоров не мог отпустить её одну. Он подхватил её в дверях и довёл на второй этаж до двери с циферкой «5».