Туман и гроза (СИ)

Вместо электричества сейчас только яркое оранжевое пламя в уцелевших стеклянных сосудах или невысоко над головами и враз опротивевшие лучи прожекторов.

Наверное, для последних слов никогда не хватает времени, а внезапная смерть отнимает право на любые примирения и прощания. Всё, что осталось сейчас у Кирилла, — острое чувство вины, которое разрывает изнутри болезненнее любых глубоких ран и ожогов.

Даня в одиночестве сидит в уцелевшем кресле и смотрит прямо перед собой, не обращая внимания на порванные на бедре джинсы и сочащуюся кровью неглубокую рану. Бледный, оцепеневший, он крепко сжимает сунутый тоже кем-то пластиковый стаканчик, губы беззвучно двигаются, повторяя одно и то же. Кирилл садится прямо на пол перед ним и с трудом подбирает хоть какие-то слова, которые всё равно звучат нелепо.

— Прости. Я… я не видел, где она была. Не успел.

Даня, на котором словно враз обвисла одежда, дёргается всем телом и крепче сжимает коричневый стаканчик, из которого тут же выплёскивается на руки в фенечках и скользкий пол бурая по цвету и противная на запах жидкость. Вверх вьётся пар от горячего напитка, но Дане все равно. Светлые волосы, такие же, как у Сары, только куда больше выгоревшие, падают на лицо, а яркая рубашка натягивается на спине, когда он наклоняется ниже.

— Если её убили неслучайно и если в этом хоть кто-то замешан, я найду его.

— Она сегодня испекла тыквенный пирог. Представляешь?

— Честно говоря, с трудом.

— Вот и я по привычке посмеялся. Она расстроилась и сказала, что однажды добьётся нашего восхищения. А теперь что? Её нет. Её нет! Это всё дурной сон. Тени, какие-то тайны, разрушенный клуб… ни хрена нет. Просто жуткий кошмар, ведь так?

Даня осматривается по сторонам, и когда свет пламени падает на его лицо, видно, что оно мокрое от слёз. Кажется, он единственный из них троих, кто не стеснялся ни своих чувств, ни разговоров обо всём на свете.

К сожалению, кошмары не всегда те, что во снах и спасительных иллюзиях, а всего лишь хрупкая реальность здесь и сейчас. Отнятые от бессилия вздохи и движения сердца, раздирающие душу в мясо горе и боль, безвкусный дым между пальцами и стоны выживших за спиной.

— Это не сон. Давай-ка я позову лекаря, у тебя кровь идёт.

— Нет! — Даня вскидывается и крепко вцепляется в руку Кирилла, едва не заваливаясь вперёд. Его глаза темны от горячей боли. — Не уходи, останься. Я хочу знать, что произошло. Я хочу знать, почему Сара… почему…

— Хорошо. Но у меня пока только догадки.

Вскоре их находит Изабель. На ней уже нет ни пончо, ни перчаток, наверняка она, как и Лиза, помогала чем могла, пока отец связывался с Бюро и докладывал коллегам. Осторожно опускается на корточки и произносит с искренним сочувствием:

— Мне так жаль. Бедный мальчик.

Даня, кажется, не узнаёт её, снова впав в какое-то мутное оцепенение — или, возможно, подействовал успокаивающий отвар в стаканчике. Кирилл не хочет оставлять его одного и только просит привести кого-то из лекарей.

Вместе с ними приходит и Николай, уже успевший сменить порванную и мятую косоворотку на чистую и выглаженную. Он показывает взглядом куда-то за спину, скорее всего, на Шорохова. Разрушенный клуб с запахом разлитого алкоголя и крови явно не лучшее место для тайн прошлого. На какой-то момент Кирилл думает, что у него нет больше сил на какие-то разборки, мысли, планы, действия. Просто… хватит. Но мгновение душевной слабости проходит, вытесненное горькой и отчаянной злостью.

Николай терпеливо ждёт, давая краткое время побороть в себе пустоту. Отвечает подошедшему и явно взволнованному Саше с ворохом заметок в руках и внимательно слушает его эмоциональный рассказ, вглядывается в его записи, а потом кивком отпускает.

Кирилл дожидается, пока Даня не задремлет от снотворного и, уверившись, что тот не останется сейчас один, решает вместе с Николаем, что надо всё-таки поехать в Службу — к последним новостям, центральному месту сбора стражей и подальше от проклятого клуба, в котором теперь воняет тленом и смертью.

***

В Службе, кажется, собрались все стражи Москвы в ожидании распоряжений.

С такой единой и мощной угрозой, исходящей от одного мага, они ещё не сталкивались. Николай сам чувствует себя сбитым с толку, но он последний, кто имеет право на малейшие признаки неуверенности. Когда они втроём с Кириллом и Шороховом входят в светлый холл с журчанием искусственного водопада, где на диванах настороженными чёрными птицами расселись напряжённые стражи, то все взгляды устремлены именно на него.

Невозмутимая Варя уже рядом в алом вечернем платье в пол, волосы собраны в объёмную косу с живыми цветами, а в ушах поблескивают изящные перламутровые серьги-бабочки.

Вряд ли она планировала очередной поздний вечер, перетекающий в ночь, в неспящей Службе, но выглядит так, словно у них обычная утренняя летучка. Николай на ходу слушает о срочном звонке Якова и его ярости о теневой угрозе в заброшенном здании, о новостях из Академии и уведомлении от Аманды, что Бюро готово помочь чем угодно.