Туман над Токио

Я бродила вокруг телефонного аппарата, боясь набрать номер тёти Лики и услышать о непоправимом. Вышла на балкон. Солнечно… Внизу куст камелии, ещё не расцвёл. Стоит, как страж Букингемского дворца, в высокой меховой каске. Меня, внучатую племянницу королевы Виктории, видимо, сторожит… Пока что не холодно. Слабый ветер занёс на балкон розово-жёлтый засыхающий лист клёна и, как штамп на конверте, припечатал его мне на грудь. Пора было звонить.

Тётя Лика взяла трубку на первом же звонке вызова.

– Послушай, девочка, я только что сообщила Алексу…

У меня сердце упало в бездну.

– Крепись, Ларочка…

Ноги больше не держали меня.

– Мамы больше нет.

– Как нет?! – я не понимала её слов.

– Ты прости, что об этом говорю тебе я, – виновато оправдывалась мамина подруга.

– Почему мамы нет?! Мамы не может не быть! – еле сдерживала я крик.

– Сегодня, в два часа ночи… Сиделка сказала… Мама простонала: «В груди больно…» Ей сделали обезболивающее. Потом она успокоилась, выдохнула… и всё.

Пол закачался подо мной. И земля уплыла из-под ног.

Глава 16

Весь день я каталась по кровати и выла. Брат Алекс позвонил, чтобы сказать, что на вскрытие разрешения не даст, и уже выезжает в город N. Душимая слезами, я только и выговорила:

– Я… завтра…

И ещё на один звонок я смогла ответить. Анабель совсем поникла, ведь накануне я ей не перезвонила. То, что она услышала в трубку, было похоже на хлюпанье… какие-то нечленораздельные звуки, с трудом соединённые в два слога «ма… ман».

– Что случилось?! – встревожилась Анабель.

Я нажала на кнопку сброса, и, едва контролируя пальцы, написала ей СМС-сообщение. Затем поставила мобильный на автоответчик.

* * *

Катаясь по кровати, я ещё не понимая всей тяжести свалившегося на меня горя, от которого нет обезболивающего. Я была уверена в том, что душа моей родной в тот момент витала надо мной. Ей ведь разрешили оттуда, сверху, отвлечься от отчётов, рапортов и совещаний, чтобы повидаться со мной?

Посмотри, мама, что сталось с твоей дочкой! Ты не упала на лестничной клетке! Ты сделала по-другому! Нет! Ты не виновата! Это Он, тот, кто Альфа и Омега, подслушал наш разговор и ту фразу: «Будь предельно осторожна в эти три месяца, потому что если что случится с ногой или… ну… то сразу приехать я не смогу». И забрал тебя у меня!

Как раненая волчица, я выла, глуша подушкой животный крик. Мой мозг, на грани помешательства, заставлял вглядываться в белое полотнище стен, чтобы различить там мечущуюся тень, очертания маминой души. Но я ничего не видела. Только явственно, очень явственно в голове прозвучал родной голос…”Успокойся, доченька! Всё хорошо!” Так мама всегда успокаивала меня, когда у меня случались истерики.

* * *

Ты здесь, мама? Ведь теперь нет тех проклятых тысяч километров, которые разлучали тебя и меня! Нет границ с паспортным контролем, нет ожидания виз… Скоро тебя позовёт свет… Но ты ведь будешь на вышних переменах прилетать сюда, вниз, ко мне?

Глава 17

У меня не было никаких успокоительных лекарств. Смогла ночью забыться на час… или полтора… или на полчаса? И обомлела: мама и папа танцевали вальс в лазурном, с божественными кучевыми облаками небе. Точно в день их знакомства, за год до моего рождения.

Зазвонил будильник. Что, пора в школу? На работу? Ох, нет, сегодня же примерка костюмов и париков… Со всей ответственностью… И тут, словно смерч, на меня обрушилась очевидность «Мама!» Лежит сейчас бездыханная, раздетая, в холодной камере!

Всё валилось из рук: туалетные принадлежности, вещи, которые я истерично запихивала в сумку. Затем и сама сумка выпала из дрожащих пальцев. Стакан воды выскользнул, заливая мне джинсы со стразами. Что же делать?!.. Со всей ответственностью… Никаких личных обстоятельств…

Опаздывая на первый Синкансэн, лохматая, с безумными глазами, бледно-синяя, я ещё больше походила на привидение и распугивала пассажиров.

Ну как мне унять эту ноющую боль в глубине торса, отдающую в левое плечо и шею?

Запрыгнула в вагон в последние секунды. Огава-сенсею звонить из поезда нельзя. Вдали от дремлющих пассажиров, на чужом месте, забилась в угол. Что мне делать?!

По проходу девушка-буфетчица везла на тележке горячий кофе и сандвичи. Я подняла руку: «Стойте!» Девушка, делая вид, что не замечает, какое у пассажирки распухшее лицо и воспалённые веки, зазубренно перечислила наличие напитков и продуктов для завтрака.

– Мне лимонный коктейль.

– Четыре процента алкоголя? – радостно спросила буфетчица.

– Нет, мне вон тот, самый крепкий.

Странно, почему буфетчица вся в чёрном?

Забившись в угол, я упёрла взгляд в жестяную банку с коктейлем. Восемь процентов алкоголя… Кроме бокала шампанского по праздникам, я не пила спиртного. Может быть, восемь процентов крепости приглушат эти невыносимые душевные муки?

Как гнев Господень, мою кипучую, привольную жизнь, с подготовкой к актёрской глории, поразило страшное горе, и никто и ничто отныне не в силах меня утешить.

Залпом выпила коктейль. Мама!!! Ты здесь??? Или уже в золотом городе???