Туман над Токио

Глава 4

У служебного входа собралась внушительная толпа, которая не навязчиво расступилась, не прося у меня автографов.

В гримёрной и Аска, и остальные девушки смотрели именинницами и обрадовались мне, как дорогой гостье. Перебрасываясь шутливыми фразами, все семеро мы навели марафет и облачились в реквизит, чтобы в девять двадцать пять прибыть в зрительный зал и сесть в качестве омега – участниц на последний ряд партера, рядом с американцами и танцорами.

На первых рядах альфа-статусы и бета-персоны вкушали комфорт мягких кресел. Между ними и нами пролёг вакуум иерархии и пустых рядов. И в этой опустошённости, будто в «Чёрном квадрате» Малевича, витала память о житейских страстях, калечащих капля по капле людские души, а затем приводящих к восприятию одиночества как блаженства.

Нагао-сан был на месте. А Фуджи-сан, как и положено приме, опоздала на тридцать секунд. Она вбежала поступью юной шалуньи и робко опустилась на сиденье.

У открытого занавеса, на фоне судна «Faith» был установлен алтарь с подношениями синтоистским божествам: апельсины, бананы, яблоки, листья капусты и разной зелени, японская белая репа дайкон. Священнослужитель, одетый в зелёное кимоно и с высоким головным убором «пирожком» стоял у алтаря в ожидании начала молитвенной церемонии инаугурации театрального представления.

Первым выступили, очень кратко, Накамура-сан и режиссёр. Затем дали слово госпоже Фуджи. Та, милая, озорная, обернулась к сидящим сзади. Как назло, я была крайней. То есть сидела хоть и в последнем ряду, но на том же месте, что и примадонна, и ни одна из голов не заслоняла меня от её милости. Глядя прямёхонько на меня, Фуджи-сан нарочно или не нарочно произнесла почти ту же реплику, которую отобрала у меня на балу:

– Ну что же вы расположились так далеко? Сядьте поближе, мы ведь все – одно целое! Ну давайте же!

Она встала, призывно помахивая рукой и мне подумалось, что она вот-вот подбежит и потянет меня за рукав в свой обманчивый альфа-мир. Сато-сан тоже призвал нас сесть ближе. Наш ряд, как по команде, потупил очи и опустил головы, что по-японски значило: «Мы дико извиняемся, но нам и здесь хорошо!»

Фуджи-сан разыграла на лице досаду за нашу стеснительность, нужную ей как собаке «здрасьте» и тоном молодости и непорочности рассыпалась в благодарностях всему чудесному коллективу, в том числе и иностранным коллегам, с которыми ей так легко и уютно.

Нагао-сан был приглашён к алтарю. Он встал, преклонив голову. То же самое сделали все находящиеся в зале, молясь об успехе начинания.

Священнослужитель читал молитвы и совершал обряд подношения урожая божеству, чтобы тот оберёг нас от эксцессов во время спектаклей и принёс гастролям всего в избытке: и зрителей, и триумфа, и доходов.

За полчаса до запуска зрителей мы освободили зал. А без десяти одиннадцать битком набитый лифт опорожнил нас за кулисы. Нагао-сан смотрел в зрительный зал через крошечное отверстие в чёрном маскировочном занавесе. За ним, поочерёдно, приложили глаз к дырочке и мы. Ни одного свободного места! Аншлаг на премьеру.

Третий звонок. Полилась сердцещипательная вступительная мелодия под крики чаек и плеск морских волн. Кейширо-сан, в сильном волнении, совершал, как тот синтоистский священнослужитель, обряд сдувания пылинок с пальто хозяина и контроля его накладных усов. Таня встала за спиной Нагао-сан и, на мой взгляд, очень даже чувственно дышала ему в затылок.

Маэстро поднялся по закулисной лестнице на площадку для спуска на сцену по трапу, показал нам с Таней фигуру из пальцев, ну ту, «ОК!», и вышел к зрителям. Тут начались бурные аплодисменты, и пока народ горячо приветствовал любимца, а господин Нагао наслаждался овациями, спектакль не начался.

Наконец публика притихла. На сцене были слышны голоса Марка и Джонни, обсуждавшие по-английски вопросы бизнеса с только что прибывшим из Англии хозяином Мураниши. Гото-сан помог Тане, а затем и мне, преодолеть десять ступеней к большой сцене, почитанию зрителей, к славе.

Выйдя на трап, я забыла саму себя! Под софитами я была как сардина в воде. Никакой робости из-за множества глаз, следящих за победным спуском на японскую землю взбалмошной английской дамы с беспечальной жизнью и крупным капиталом, раздающей направо и налево счастливые буржуйские улыбки.

Я не сразу заметила, что зрители первых рядов и, естественно, весь сидящий за ними зал лишь мельком глянули на возню с коробками и картонками, а также пререкания дамочки с носильщиком. Все глаза были прикованы к хозяину Мураниши, прекрасно говорящему по-английски с Джонни. И Джун что-то быстрее обычного зашептал «Уходим!» За кулисой приветливый Кен вновь встретил меня доброй улыбкой, и я в благодарность погладила его по кителю. Оказавшись в закулисном полумраке, я разочарованно сорвала с головы сдавливающую виски ненавистную шляпу-колокол. И это всё?! Полторы минуты магии и огромный кукис с маком славы? «Это потому, что выход без слов, мэм, – уговаривала я себя. – Пойду-ка лучше тщательно подготовлюсь к фурору на приёме у хозяина…»