Туман над Токио

К концу второго акта мы спустились, кто на лифте, кто по лестнице, в закулисное пространство. Я не сразу подметила, что на лестничной клетке, обособленно, сидит на замшевом табурете Сам. Кумира окружала его свита: справа Кейширо-сан, слева надменная немолодая дама в ярком кимоно и чуть поодаль низкий коренастый дядька в сандалиях то ли рыбака, то ли бедняка.

Аска, распахнув глаза пошире, заглянула в пролёт и елейным сопрано поздоровалась с бархатным баритоном. За ней и Агнесса, с выражением непорочности на челе, спросила о самочувствии кумира. Получив лаконичный ответ, она вернулась к нам, сохраняя вид ангелочка с рождественской открытки.

Из лифта показались наши с Татьяной супруги, а вслед за ними и три товарища: Аракава, Джун и Кен. Аракава был в чёрном смокинге, статный, величественный, недоступный. Плотно сложенный Кен, тоже в смокинге, был попроще и располагал к общению. Марк, как будто родившийся в белых перчатках и галстуке-бабочке, подошёл ко мне и ухмыльнулся. Элегантный Джонни, чисто барон, делал комплименты своей любимой женщине Татьяне. Та уже минут двадцать, начиная с ухода из гримёрной, была не в духе из-за своего белёсого парика, напоминающего тыкву хвостиком вверх. Поэтому от реверансов супруга-барона и его аристократических ужимок она отвернулась.

На сцене Фуджи-сан, одетая в синее европейское платье с серебристой вышивкой и, как она сама призналась, похожая в нём на тумбочку, увёртывалась от объятого ревностью жениха (Кунинавы), пришедшего в дом хозяина для разбирательств, рукоприкладства и предъявления своих прав на девушку с камелиями.

Миниатюрная дама-сценариус, наблюдающая за выходом актёров на сцену, ещё не дойдя до пролёта лестницы, уже начала с заискивающим видом кланяться стенке, за которой находился господин Нагао. Его выход. Вальс с неуклюжей служанкой. Фуджи-сан зарделась от близкого контакта с импозантным хозяином. Смутившись, пытается вырваться и убежать по роскошной лестнице, ведущей наверх, на этаж прислуги. Вот тут-то и спотыкается. Хозяин хватает её за локоть.

Прибытие гостей… Сценариус, с раболепием бегавшая вокруг господина Нагао, нам с Марком едва кивнула: «Ваш выход!» А Татьяне и Джонни прошипела: «Ждём!»

Марк вложил весь свой творческий потенциал в возглас «Congratulations!». Крепкое рукопожатие с хозяином. Мой благоверный, английский лорд, даже хлопнул по-американски хозяина по плечу, отчего господин Нагао едва заметно поморщился. Сама я, протягивая ему изогнутую лебедем кисть руки, вдруг заметила, как с предплечья у меня сползает длинная шёлковая перчатка. Да и цвет её мне не нравился. «Пойду к реквизитору менять», – промелькнуло в голове, пока янтарные горящие глаза пеленали меня негой всю до пояса. Хорошенькие статистки здорово старались, произнося наши с Марком реплики. Я в это время встала спиной к сладкой парочке, ожидая выхода госпожи Оцука.

Мне было не комфортно по двум причинам: перчатка без конца сползала, а также моя задняя часть пылала, будто за мной находилась печь канадских лесорубов «булерьян».

Ох, вот она, Мичико-сан! Подобрав подол платья-дезабилье, я бросилась к ней с извинениями и лестными репликами. Госпожа Соноэ с удовольствием общалась со мной по-французски, следя заодно за женихом и служанкой. Под шумок на рукопожатие с хозяином, а, скорей всего, с певцом и кумиром, притягательным, обладающим дьявольским шармом, пошли Татьяна с Марком, затем танцовщицы и вся массовка. Выстроилась длинная очередь!

О, как мне это было на руку! Мичико уже отвернулась от меня, воссоединившись с женихом. Итак, теперь мой монолог, обращённый к зрителю с великой японской сцены на великом и могучем, прошу прощения, французском…

У самой рампы, обозревая «небеса», я обводила рукой зрительный зал, ведая о том, как очарована городом Нагасаки, его храмами и экзотическими садами, гостеприимством добрых жителей… Сзади меня кто-то произнёс «Ви, ви, шери!»[63] Пришлось обернуться. О-о, мой супруг, всю ночь, видимо, размышлявший как бы спекульнуть создавшейся ситуацией и извлечь из неё как можно больше дивидендов и выгоды, вальяжно приближался к рампе и встал впритык к бортику, на полшага впереди меня. Он во всём мне поддакивал «Ви-ви, шери!», наверняка долго репетировал эту реплику ночью у зеркала. Пришлось обращаться не только к зрителям, но и к расчётливому, метящему в ферзи «супругу». Ви-ви, шери…

За кулисой я задержалась, наблюдая за Нагао-сан. Один на сцене у лестницы, по которой убежала осрамлённая служанка, он запел о своей всепоглощающей любви к ней. Пел опять же неубедительно, без горения, без одержимости… Певец стоял спиной к зрителям. И вот янтарный взгляд упал за кулису, на английскую полуобнажённую леди. В ту же секунду случился загадочный феномен. Его «замученный» голос наполнился обертонами, зазвучал насыщенней и так мощно, что зазвенели хрустальные подвески на люстре и приосанился даже сам режиссёр. Музыканту, как соловью, необходима муза и тогда он исполнит свою самую несравненную песнь.