Туман над Токио

«Сладкая пятёрка» вчера там, в зрительном зале, начала сепаратистское движение, изолируя меня от коллектива. Кажется, такая обособленность смахивала на первые шаги к травле, по-японски «идзимэ», частое явление в школах и на рабочих местах. Японцам с детских лет свойственен обострённый инстинкт толпы. В школах их не учат принимать и понимать то, что отличается от них самих, потому что то, что не похоже на них – чуждо, враждебно. Если учащийся начинает каким-то образом выделяться из коллектива и тем самым выпадать из него, то все одноклассники, включая друзей и даже учителей, ополчаются на «отщепенца». Из лучших побуждений, естественно! Терзают беднягу, пытаясь вернуть его в коллектив путём травли, «шлифования», лишь для того, чтобы помочь стать таким же, как все. Молодой гомо сапиенс, подвергнутый психологической обработке, начинает винить себя в том, что он не такой, как другие. И чаще всего ломается, а порой доходит до самоубийства из-за дружеской травли.

Оснований для старта идзимэ у ячейки нашей гримёрной накопилось достаточно: я чересчур выделялась из массы. Во-первых, своим апарте по-французски, во-вторых сексапильностью платья-дезабилье, в третьих ярлыком «актриса без парика и с нестандартным гримом». Без накладных ресниц я становилась угрозой для общества! В краях повальной одинаковости и гомогенности[58] данные мелочи, а их уже накопилось с вагон и маленькую тележку, служили весомым поводом для запуска программы «отшлифовать».

* * *

У служебного входа опять собралась очередь из десятков поклонников. Они без суматохи, в образцовом порядке, брали автографы у Фуджи-сан.

Сзади послышалось топанье ног, и Аракава, выпаливший как из винтовки: «Доброе утро!», напугал меня до смерти.

Фуджи-сан перекидывалась приветствиями с фанатами, и я потянула Аракаву за рукав, торопя юркнуть в служебный вход. Я не горела желанием попасть вместе с примадонной в лифт. Нервно нажимая на его вызов, я оглядывалась, не идёт ли «Сама». Аракава удивлённо наблюдал за мной.

– Слушай, там, напротив вашей гримёрки есть студия для занятий танцем, – сказал он.

– Да? А я и не знала, что там такое… Двери всегда закрыты…

– Там студия, говорю. Хочешь, в перерывах между спектаклями… ну, когда и утренний и вечерний… поупражняемся в танго?

– Хочу. А ты спросил разрешения у администрации?

– Ещё нет, но спрошу… И Рена, и Каори, и Аска хотят обучаться танго…

О-о, наконец-то пришёл лифт! Фуджи-сан выглянула из-за обувных шкафов, умоляя: «Подождите!» Я тут же нажала на кнопку «вверх». Но Аракава держал палец на кнопке «открытые двери».

– Ждём госпожу Фуджи! – скомандовал он.

Юная девушка, а не грузная прима, вбежала, пролепетав:

– Уф-ф! Успела!

Тепло и радушно осмотрела меня, затем Аракаву. Застенчиво взглянула на мой мизинец, вцепившийся в ремешок сумки на плече. Верней, заинтересовалась она моим тонким бриллиантовым кольцом в форме сердечка.

– О-о, какое милое! – сердечно похвалила моё сердечко госпожа Фуджи. Как ни в чём не бывало. Как будто не подставляла мне вчера никакой подножки. Но с французским она не справится! Тут у меня нет акцента… И не найдёт повода, чтобы насесть на режиссёра и лишить меня кровного!

* * *

В гримёрной все были в сборе. Сидели на подушках с кистями, молчали, тщательно накладывая грим и клея ресницы. Генеральная репетиция… Времени до её начала было ещё достаточно и я принялась угощать девушек печеньем.

– Ой, а я люблю белый шоколад! – воскликнула Рена.

– И я, и я! – это Каори радовалась угощению.

– Ну а я возьму с карамелью, можно? – протирая руки антисептиком, попросила Мива.

– А мне вон то, с акажу! – сделала свой выбор Агнесса.

Татьяна с нерешимостью потянула было руку к печенью с орехами, потом передумала:

– И мне с карамелью, пожалуйста! Аска, а ты какое хочешь?

– А какие остались? – миролюбиво отозвалась та.

– Белый шоколад и с орешками, – хлебосольно протягивая коробку, показала ей кукис я.

– Выбери себе ты, а мне – что останется, – финишировала в дележе печенья воспитанная Аска.

– А возьмите оба, я по дороге в театр уже своё съела, – схитрила я.

Аска большим и указательным пальцами, изящно отставив мизинец, вытащила кукис с орехами, и все, кроме меня, дружно захрустели.

Разрядка напряжённости.

– Merci! Delicious![59] – смешивая французский с английским, веселились неунывающие Рена и Каори.

Даже Агнесса заговорила по-французски:

– Je aime[60]… Как его…

– J’aime ça?[61] – подсказывала я.

– Ви, ви, джем са! Се ля ви! – смеялась Агнесса.

И все семеро мы принялись обсуждать технику нанесения грима, подводку глаз, коррекцию формы лица тенями и как сделать кожу блестящей с помощью пульверизатора с термальной водой.

В дверь постучали. Парень-статист принёс нам по шоколадной конфете от господина Кунинава. Это внесло ещё больше ликования.

– Завтра премьера! Завтра премьера! – кружились по комнате озорные Рена и Каори.

– Ой, так страшно! Боюсь! – вторила им Агнесса.

– А мне завтра по-настоящему придётся бросаться в объятия Джонни! Зрителя-то не обманешь! – с иронией сетовала Таня.