Туман над Токио

Нагао-сан напоследок спел, не очень, правда, убедительно, о том, как сильна в нём любовь к деревенской девушке, прекрасной, как пурпурная камелия на искристом свежевыпавшем снежке.

Перерыв. Я отыскала режиссёра, и, поправляя заколку в «ананасе», поинтересовалась насчёт парика.

– Можете не надевать. Так – превосходно! И говорите на сцене погромче.

– Да, конечно! И ещё… Сато-сан, хотела бы поблагодарить вас… Для меня большая честь говорить по-французски на японской сцене!

– И для нас тоже!

И убежал.

Теперь надо было засвидетельствовать своё почтение продюсеру, сидящему в партере. Он привстал с кресла, когда я пробралась к нему.

– Простите меня ещё раз, господин Накамура! Мне очень неловко…

– Нет-нет, видите, всё благополучно уладилось!

– Только благодаря чуткости и великодушию господина продюсера!

Я поклонилась ему. И он не блуждал взглядом ни в вырезе моего декольте, ни по обнажённым плечам, не производил оценку бюста. Он просто заглянул мне в глаза, душевно, сочувственно. От этого, как повелось, углы губ у меня поползли вниз, образуя горькие складки. И подбородок задрожал. Продюсер «Камелии на снегу» был истинным джентльменом. Я ему верила.

* * *

В гримёрку мне возвращаться не хотелось. В полутёмном зале никто не заметит мокрые дорожки на покрытых гримом щеках, проложенные своевольными слезами. И носового платка нет, забыла сунуть его в вырез платья.

Сев на приличном расстоянии от господина Накамура, я ждала начала третьего акта. В зал под предводительством Татьяны вошли соседки по гримёрной. Лишь Мивы не было среди них. Все пятеро перешагнули через мои ноги, а рядом не сели! Тесно сплочённые, они расположились в паре рядов от меня.

Третий акт был скопищем мелодраматических штампов. Судно «Faith» объято огнём пожара и сгорает. Хозяин Мураниши теряет всё своё состояние. Мичико бросает жениха-бессребреника. Суженый служанки кончает жизнь самоубийством из-за неразделённой страсти. Лишь чистая, бескорыстная любовь девушки с камелиями спасает и самого хозяина Мураниши от суицида. Всё. Хэппи-энд.

Режиссёр объявил об успешном окончании прогона спектакля и сказал несколько слов о судьбоносности завтрашней генеральной репетиции.

Нагао-сан и Фуджи-сан остались на сцене. Они с режиссёром, при участии техперсонала, отрабатывали грандиозный финал пьесы. Перед закрытием занавеса на сцене вырастут и зацветут десятки розовых и пурпурных камелий, а сладкую парочку запорошат серебристые мохнатые снежинки, облекая находящуюся вне себя от счастья служанку в белоснежный свадебный наряд.

* * *

Заходя в гримёрную, я, видимо, инсценировала слишком довольный вид. И напрасно. Это разозлило госпожу Аску, да и Татьяна с Агнессой стали что-то очень нервно собирать сумки. Сдержанная Мива, показав на целлофановый кулёк, прикреплённый клейкой лентой к столику между её и моей циновками, объяснила, что туда мы с ней будем выбрасывать использованную косметическую вату. Рена и Каори весело помахали мне на прощание.

* * *

А помнишь, мама, как в пятом классе меня мучил нескончаемый фурункулёз? Мне требовалось переливание крови. И папа на велосипеде возил меня в больницу, отдавая мне свою кровь. Я ваша плоть от плоти, кровь от крови… И мне невыносимо, до безумия невыносимо без вас жить!

Глава 3

Под утро мне приснился кошмарный сон, будто пропал мой накладной хвост. Реквизитор надевала мне на голову, как мешок на висельника, парик. И он перетягивал мне горло, душил… не хватало воздуха… я почти не дышала… только судорожно дёргались руки и ноги…

Ища кнопку включения ночника, в панике я разлила прямо на подушки стакан воды. За ним рассыпались по полу транквилизаторы и антидепрессанты. И таблетка снотворного, оставшаяся на премьеру, закатилась под кровать. Всё ещё задыхаясь и мелко кашляя, я шарила по паркету и ощупывала в темноте плинтусы.

Было четыре утра. До подъёма, три долгих часа, безысходность волной-цунами окатывала меня, уносила в пучину отчаяния, а фрагменты детских воспоминаний, как осколки разрушенных домов, искорёженных баркасов, вырванных с корнем деревьев раскалывали мне череп и топили. Мне не за что было ухватиться, чтобы всплыть на поверхность, к кислороду, солнцу, бытию.

* * *

Идя по подземной торговой галерее метро мимо бутиков, кафе, кондитерских, я купила семь больших, с чайное блюдечко, американских печений «кукис», три с кусочками белого шоколада, два с карамелью и два с орехами акажу. Самой мне не хотелось американского печенья. Просто это был ответный жест вежливости на шоколадные пирожные Аски. А разные сорта кукис я выбрала намеренно, дабы прощупать почву и настрой соседок по гримёрной.