Туман над Токио

На этаже «главных» стояла платная кофемашина. Купив кофе, я осторожно несла его мимо гримёрной Нагао-сан. Оттуда снова высунулась голова шпика Кейширо-сан, мастера задавать праздные вопросы:

– Что, кофе купила? Ну пей, пей…

Из лифта выбежала разгорячённая, сияющая Фуджи-сан. Она ойкнула, внезапно увидев меня, и чуть не бросилась мне в объятия, хохоча:

– Ну надо же, как я испугалась!

Фуджи-сан погладила меня по свободной от кофе руке и мы обменялись улыбками приятельниц, в данный момент торопящихся по делам, но всегда открытых к общению.

В лифте тепло исходило не только от горячего стакана с кофе, но и от взаимопонимания с жутко популярной, но неприхотливой японской дивой.

Ступив на ковровую дорожку, ведущую к нашей гримёрной, я услышала голос режиссёра:

– Госпожа Аш, а я вас ищу!

– Что-то срочное, Сато-сан?

– Вот-вот, срочное… Я только что беседовал с Фуджи-сан… Будут небольшие изменения в сцене бала у господина Мураниши… Как бы сказать… Госпожа Фуджи уроженка Кансая… Ну вот, говорит, все тут её знают… А у вас – акцент… Поэтому ваши реплики отдадим японским статистам…

И замялся.

– А мне что говорить? – я чуть не разлила кофе.

– Осторожней! Обожжётесь! Будете с Марком выкрикивать «Congratulations!»

И засмеялся:

– Ладно, потом… на сцене посмотрим…

Из нашей гримёрки слышалось воркование танцовщиц, поэтому я туда не зашла, а прямиком направилась в душевую. Крепко заперлась на задвижку. Села на скамью. Поперхнулась глотком кофе. Дива, неприхотливая, сердечная, простецкая, беспокоящаяся о том, чтобы я не простыла в наступающие холода, отняла все мои реплики! За что? Аргументации госпожи Фуджи я не принимала. Якобы уроженка Кансая… Якобы все тут её знают… А у меня – акцент… Ну и что? Логика далеко не европейская… К тому же на кастинге Накамура-сан уверял меня, что английской леди акцент нужен позарез.

Мне снова хотелось сбежать… Туда, на кровать, где можно кататься и думать о маме.

Вернувшись в гримёрную, я сообщила Татьяне о разговоре с режиссёром. Та, укладывающая и так, и сяк локоны на парике, бесстрастно отреагировала:

– Ну-у… Без козней не бывает! На то она и прима!

– Я как всегда не нахожу логики в их доводах…

– Тебе нужна логика? Нет реплик, нет и интереса у зрителей Кансая. Вот и вся логика!

– Боится выглядеть не в лучшем свете рядом с нами, что ли?

– Не знаю.

– То она меня пряником, а тут кнутом…

– Ты не знаешь, что ли, здесь кнуты не используют. В волосы на сцене тебе не вцепятся… Истерики при всей труппе режиссёру не устроят… Всё тихо-мирно, тактично, благовоспитанно! Хи!

– И то верно! Она тихо-мирно лишила меня слов, благовоспитанно заткнула мне рот и тактично перекрыла доступ кислорода!

– Не знаю, не знаю… Может быть, и так… Я ни о ком плохого сказать не могу… Кроме Марины Кулехиной, конечно!

Уложив наконец свои локоны, Татьяна принялась натягивать колготки. И я заторопилась. Слой грима. Яркая помада. Накладной хвост, вплетённый в волосы и закрученный в виде ананаса. Ого! С первого раза получился! Надеюсь, что его эффектность и незыблемость на моей голове поможет мне избавиться от ига парика. Рена восторженно произнесла:

– Pineapple!

Аска с недовольной гримасой открыла было рот, чтобы сделать мне замечание, но я ещё не доела её шоколадное пирожное, и, глянув на него, она промолчала – вспомнила, наверное, о том, какой с утра была доброй.

Развернув плечи и приподняв уголки губ, я зажала локтем шлейф своего золотистого платья-дезабилье в голливудском эротическом стиле и двинулась искать Марка. Если три моих реплики отняты, то и «супруг» оставался без слов.

В боковом кармане третьей кулисы, на замшевом табурете, сидел Нагао-сан, притаптывая ногой в такт мелодии, которую чуть слышно напевал. При виде сверкающей бриллиантами и золотом английской леди в откровенно эротическом платье и с ярко накрашенными губами, он прекратил притаптывать ногой и напевать, хотя рот так и остался открытым. Оглядываясь, нет ли где-то поблизости «honey», английская леди моим голосом произнесла:

– Дозо йоросику онегай симасу! Прошу любить и жаловать!

Певцу было не до дежурных фраз… Его глаза скользнули по моим обнажённым плечам, произвели оценку бюста, залезли в декольте, пошарили по бёдрам, стрельнули вверх к причёске, и кумир наконец-то выдохнул:

– У-уфф! You’re beautiful![51]

Он, кажется, шпарил текстом популярного хита Джеймса Бланта. Уж не его ли напевал, притаптывая ногой?

– Вы так считаете, господин Нагао? Ну, спасибо за комплимент! – И я выдавила из себя шикарную голливудскую улыбку.

Господин Нагао с наслаждением нюхал воздух:

– Какими духами пользуется француженка?

– Французскими, вестимо… «Диориссимо».

– О-о, пахнут весной, ландышем… А что печальная?

Как так печальная?! Я тут улыбаюсь ему как Чеширский кот, прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы светиться изнутри… А он мне – печальная!

Ласковый янтарный взгляд буравил мне душу. Мошенничество бессмысленно с человеком, обладающим мощной аурой. Тогда, стерев с лица улыбку и погасив искусственное освещение внутри себя, я пошла на откровение: