Туман над Токио

Только-только репродуктор оповестил об антракте, как в третий раз были доставлены фрукты: и опять лотки с любимой мною клубникой. Было очевидно, что Нагао-сан лез из кожи вон, чтобы загладить свою вину из-за шёпота за кулисами. Ну ладно, теперь можно бы и на крышу… Только вот предупрежу госпожу Аску – «Если кто-то будет меня спрашивать, скажи, что я сижу там, наверху, под небом…»

Хотя нет, надо укротить пыл. Зачем и дальше дразнить гусей?

* * *

Перед сценой бала Татьяна, у лестничного пролёта, на виду у кумира, встала под руку с Джонни и подкалывала того на ломаном английском, кокетничая, отчего Джонни таял. А я приблизилась было к Марку, но тот сделал вид, что не замечает меня. А-а, понятно… Испорченный телефон работал исправно и мой партнёр уже был осведомлён о неприязни к нему хозяина.

Нагао-сан с безразличием скользнул взглядом по сладкой парочке Татьяна плюс Джонни. Американец тут же показал хозяину кулак, а тот по-приятельски шлёпнул по нему своей звёздной рукой. Затем оба, и именитый хозяин, и безвестный Джонни потрясли кулаками, и кесарь энергично раскрыл ладонь: бумага! А Джонни сварганил хозяину двумя пальцами «ножницы». Нагао-сан добродушно признал своё поражение:

– Yeahhhh! You won![81]

Тут же Марк влез в их забавы с жизнерадостным возгласом:

– How are you, master?[82]

Но Нагао-сан сделал вид, что не слышит и устремился к сцене.

Задумка Татьяны вызвать ревность потерпела крах. Маэстро ничуть не ревновал её к Джонни…

* * *

Вернувшись из театра домой, я отмылась от прилипшего как смола грима. Положила на подушку по одну сторону фотографию родителей, по другую – Думку, а в изголовье – мобильный. Захотелось услышать голос Огава-сенсея, но дозвониться до него в это время было трудно.

Обняв Думку, я прикоснулась губами к глянцевому снимку, с которого на меня строго смотрели молодые мама и папа. Сокрушения застревали в горле, душили, и вновь дёргалось верхнее веко. Отчаяние и безысходность выходили наружу лишь стонами.

Вдруг на дисплее мобильного замигал огонёк: звонил Огава-сенсей. Что правда, то правда, дамский доктор был одарён экстрасенсорными способностями. Так случалось и раньше: стоило мне лишь подумать о нём, как он улавливал мои позывные и звонил. Если, конечно, не проводил в этот момент осмотр «треугольников» и не принимал роды…

Чтобы не запищать в трубку, я вцепилась ногтями в запястье, причиняя себе боль.

– Ну как ты, милая? – прозвучал голос маминого жениха.

С Огава-сенсеем лучше не притворяться и не актёрствовать. И не пищать (во избежание чего я ногтями принялась царапать запястье).

– Плохо, сенсей… Температура совсем не падает… держится на тридцати девяти, не ниже… а выписанные лекарства – всё без толку… как козе – айфон…

– Как козе – айфон, говоришь? Ха-ха, – осторожно засмеялся сенсей, не расспрашивая, при чём тут коза да ещё и айфон. – Вот приедешь, и тебя вылечу и козу! Выходные когда?

– Уже скоро… как только закончатся гастроли в Осаке… несколько выходных, кажется… не знаю, сколько… Скажите, а отчаяние тоже вылечите?!

– Этого, милая, не обещаю… Я не всесилен! Погоди какое-то время… Время вылечит и отчаяние и скорбь…

– Когда?! Назовите срок! – всё-таки запищала я.

– Ох, у каждого по-разному… У меня вот до сих пор не проходит и дня, чтобы я не думал о родителях… Мать умерла первой, тридцать лет назад… а за ней, через пять недель, скончался и отец, от тоски по матери… Такова жизнь, милая!

От последней фразы у меня в горле застряло что-то острое, вроде пинцета Мивы для выщипывания бровей. Говорить я больше не могла, только надрывно, до рвотных позывов, закашлялась.

Что за напасть! А у меня ведь накопилось столько жалоб дамскому доктору! О том, как до сих пор не могу осознать, что мамы больше нет и свыкнуться с тяжёлой утратой. И о том, что в состоянии полной беспомощности и уязвимости любой враждебный взгляд или недоброе слово режут мне по живому, усугубляя душевную травму. И что мечты об актёрской глории и вихрь амбиций обернулись рутинной, ежечасной самозащитой от токсинов и душевного мусора мастериц по шлифовке.

Вы говорите – такова жизнь, сенсей? Только вот мой истерзанный бунтарский дух пока не в силах с этим смириться.

Часть третья

Глава 1

В Тохоку выпал сильный снег. Четыре гастрольных выходных я ездила на машине по заснеженной трассе, добираясь в гинекологическую клинику Огава. А там, по соседству с роженицами и новорождёнными лежала часами с капельницей в вене, под наблюдением дамского доктора. Сотня таблеток, полученных в Осаке, попала в мусорное ведро. Огава-сенсей выписал какой-то новейший препарат: большие овальные капсулы антибиотика – шедевр фармацевтической индустрии. Принимая их помимо капельниц, я чувствовала, как недуг капитулирует. Медсестра выдала мне электронный градусник, и он впервые за долгие недели пищал на отметке 36,8.